Мария Познякова: Храм для матери

Крохотный, горячий, извивается у меня на ладони…

Потерпи, маленький, сейчас все будет хорошо…

Я дала ему кусочек мяса, крохотный огрызок хлеба, ломтик яблока, принесла в крохотной пиале некрепкий чай. Он ел жадно и быстро, как будто боялся чего-то, потом долго вытирал губы крохотным платком. Мне снова захотелось его убить, ведь если пустить его ко всем, все начнется снова, и будет война… А что скажет Яков… Где блондин? Какой блондин? Да вот, был тут, тощий такой, правил одной страной… Не знаю, где, вроде как переворот был, убили блондина… Человечек поел, потом встал передо мной на колени. Я не знала, не понимала, о чем он меня просит. Наконец, спохватилась, что он ни о чем не просит — просто молится мне. Молится, как божеству, дающему защиту, кров, хлеб, тепло… Оказывается, как просто стать для кого-то богом…

На ночь я устроила его на верхней полке шкафа, постелила платки, положила крохотную дощечку с кусочками хлеба и мяса, ночью то и дело слышалась возня, царапанье, Дульсинея рвалась к человечку, я просыпалась, включала свет, смотрела в испуганные блестящие глаза блондина…

Наутро он снова упал передо мной на колени, снова молился, благодарил за что-то, даже зажег передо мной свечу, которая была у него в портфеле, потом долго срывал с себя погоны, кресты, какие-то знаки отличия. Я не знала, что делать, дальше все было как на автомате — я спрятала человечка под куртку, понесла через кварталы, через грохочущий трамвай, по лестнице — в квартиру Якова…

— Розочка, ты этого не видела… блондин тут такой был, он еще к власти недавно пришел? Диктатор такой, войну готовил?

— А что?

— Да пропал куда-то, по всей стране его ищут.

— Отсиживается где-нибудь, в бункере в каком-нибудь… — я отвернулась, чувствуя, что краснею, — диктаторы, они часто так делают…

Когда Яков ушел, я потихоньку выпустила блондина, положила на траву за городом — он долго лежал неподвижно, потом к нему со всех сторон побежали люди, кто-то бросился в телефонную будку, вызывать «скорую». Блондин как будто не видел их, встал на колени, долго смотрел на меня, молился, зажег еще одну свечу…

Я была сама не рада тому, что сделала. Он сошел с ума, по крайней мере, про него думали, что он сошел с ума, оставил престол, ушел в монастырь, за месяц успел там рассориться со всеми, ушел отшельником в маленький домик в горах, писал какие-то откровения, как пережил мистический опыт и встречу с богиней, Держательницей Мира, хранящей вселенную. Над ним смеялись. Его имя стало нарицательным. Его книги никто не печатал, их покупали единицы, которые тоже не очень-то верили.

Когда я приходила положить на стол хлеб и мясо, он выбегал из своего дома, мчался ко мне, искал меня глазами, как будто ждал, что я снова возьму его. Я бросала ему крошки хлеба и шоколада, он жег свечи в мою честь. Я даже решила забрать его со стола где-нибудь перед его смертью, на смертном одре, чтобы ему было приятно. Потом мне стало не до него. К власти пришли другие, такие же черствые и жесткие, война случилась не назавтра, а через неделю, генералы подготовились к ней основательно, теперь у них были не только ружья и мушкеты, но и пулеметы, и над городами летали не паршивые кукурузники, а матерые бомбардировщики, и города пылали огнем, я едва успевала заливать. И как это Яков все это терпит, смотри, знай, как они воюют, и молчи…

Война кое-как отгремела и кончилась, как и положено всем войнам, потом была весна, стало теплее, кукурузники и истребители сменились «боингами», потом были ракеты, летящие к звездам, потом в домиках загорался свет, потом человечки изрыли весь стол вдоль и поперек в поисках угля, нефти, цена за баррель подскочила сказочно, страны, где была нефть, мостили улицы золотом, там ездили на «роллс-ройсах», и у каждого был отдельный особняк с внутренним парком. Мне хотелось подбросить им дров, спичек, еще чего-нибудь такого, чтобы кто-то мог разжечь огонь в своем доме, а не покупать газ втридорога…

— И не вздумай, — Яков нахмурился, — сами разберутся, где им топливо брать… не маленькие.

— Да как разберутся… — меня передернуло, — откуда они его возьмут? У них, вон, машины на бензине, самолеты, ракеты, фабрики все на электричестве… Вы хоть понимаете, что это ваши дети? Дети… мерзнут…

— Ну дети, а что делать-то… — он нахмурился еще больше, — надо же их воспитывать… Нечего с ними рассусоливать, не маленькие… Надо же им взрослеть. И нянечка им нужна такая, чтобы воспитывала… не рассусоливала…