Александр Пушкин: Русская и советская фантастика (повести и рассказы)

Отчаяние не сводит Владимира Петровича с ума. Потрясенный и гибелью Элизы — своей возлюбленной, и самопожертвованием отвергнутой кузины, сам он все же остается жив. Но, очевидно, ему легче было бы умереть…

Фантастическое нередко лишь форма выявления социальной трагедии, самой сущности века. Гибнет студент Вальтер Эйзенберг в одноименной повести К. Аксакова — героя преследует злая сила, которая неизбежно становится частью его самого. Разоряется и теряет царство Нурредин в новелле И. Киреевского «Опал». И он также слишком поздно постигает простую истину: и зло, и добро, и реальность, и мистика — внутри нас.

Завершают традицию психологической и философской фантастики XIX века повести И. Тургенева и А. П. Чехова. На первый взгляд, источником фантастического могущества по-прежнему остаются силы внешние. У Тургенева — Эллис, идеальное существо, которое показывает рассказчику то одну, то другую сторону жизни, путешествуя не только в пространстве, но и во времени.

Основной прием Тургенева в «Призраках» — контрасты. Психологические, эмоциональные, социальные. Герой, созерцающий красоту природы, внезапно, почти без всякого перехода оказывается в центре страстей и переживаний человеческих, наблюдает за шествием Цезаря, видит бунт Стеньки Разина. Душа художника внимает страданиям и горестям людским, осознает несправедливость социального устройства, но не находит выхода.

Эллис настойчиво влечет своего избранника в прошлое, показывает ему сцены насилия и жестокости, которые он предпочитал (и предпочитает) не замечать. Вспугнутой птицей удаляется он от тяжелых впечатлений, Эллис даже упрекает его в малодушии. Ведь художник не должен отворачиваться от боли и несправедливости.

Но было бы слишком просто видеть в «Призраках» лишь аллегорию. Историк М. М. Ковалевский находил в повести «всю субъективно понятую историю человечества». Сам Тургенев ценил в «Призраках» ту же субъективность, лирическое начало, то, что критик П. В. Анненков назвал «элегией», «историей художнической души». Действительно, в свою «фантазию» Тургенев внес слишком много личного, слишком много реальности, нарушая тем самым соотношение объективного и субъективного, чудесного и материального.

Ф. М. Достоевский отмечал: «Призраки» похожи на музыку», «наполнены тоской». Эта тоска вызвана как будто бы предчувствием. Превращение затрагивает не только героя, но и его спутницу. Эллис гибнет, так как ее преследуют какие-то высшие силы. Как бы ни была фантастична фигура «на бледном коне», в ней легко угадать апокалипсического всадника — Смерть, «ничтожество», по выражению Тургенева. Не потому ли гибнет Эллис, что она воплощает память? Если не считать несколько странной слабости да переживаний, герой Тургенева после встречи с Эллис не изменился, он не испытал никакого превращения, только способность летать покинула его навсегда. Тургенев сохранил еще внешнего носителя фантастики, даже попытался придать ему черты традиционного существа — вампира, но поставил под сомнение необходимость этого носителя [4] Ср.: Гоголь в «Носе» первым устранил причину и носителя фантастики. См. об этом подробнее: Ю. В. Манн. Поэтика Гоголя. М., 1978. С. 120. .

Еще более очевидна условность явления-призрака в повести А. П. Чехова «Черный монах». Черный монах рассматривается и автором, и персонажами повести, даже самим героем, как проявление болезни, галлюцинация. Однако это видение номинально остается носителем фантастики, поскольку именно встреча с ним кладет начало всем происшествиям. Но первопричина происходящего — любовь Андрея Коврина к Тане Песоцкой. С первой встречи (после многолетней разлуки) он почувствовал увлечение. Вскоре (едва ли не на следующий вечер) Коврин уже рассказал легенду о черном монахе — не то быль, не то сказку, не то сон. Он даже не помнил, слышал ли он от кого-то об этом монахе, или придумал эту историю. А вскоре и сам увидел черного монаха. Воочию.

Душевная болезнь Андрея Васильевича описана Чеховым подробно и профессионально достоверно. Но — так же, как в «Блаженстве безумия», — чем обстоятельнее убеждают нас в болезни героя, тем меньше мы в это верим. Может быть, потому, что она связана с развитием таланта, с оригинальностью, то есть с самой личностью Коврина. Таня говорит ему в первый вечер: «Я помню, когда вы, бывало, приезжали к нам на каникулы или просто так, то в доме становилось как-то свежее и светлее, точно с люстры или с мебели чехлы снимали». Так возникает в повести мотив «футлярности», ограниченности. Андрей Коврин в большей — по сравнению с другими — степени наделен свободой и способностью преодолевать узкие рамки действительности. Потому он — единственный, кто смог увидеть черного монаха и даже разговаривать с ним. Но и сам Коврин несет в себе элементы «футлярности». Его болезнь не в галлюцинации и не в том даже, что Андрей Коврин считает себя избранным. Черный монах— отражение внутренней идеи Андрея. Если Эллис раскрыла своему возлюбленному новые впечатления, подарила радость полета, но и вместе с тем показала ему несчастья человечества в прошлом и в настоящем, то черный монах излагает самые общие идеи, вероятно, те, что не раз уже приходили в голову герою. Он замыкается на сознании своего совершенства и исключительности. «Ты один из тех немногих, которые по справедливости называются избранниками божиими. Ты служишь вечной правде, — говорит Андрею черный монах. Но в том-то и дело, что еще не служит. Нет у него той идеи, которой бы можно было отдать свою жизнь. Инстинктивные стремления безрезультатны: в чем заключается высшая правда, Коврину неведомо.