Дэвид Митчелл - Голодный дом

– Что-что?

– Ее зовут Фрейя. Как крутую скандинавскую богиню… ну, этого…

– Богиню любви, секса, красоты, плодородия, золота, войны и смерти.

– Вот-вот, – киваю я. – В отличие от Салли, замученной тягловой кобылы или ист-эндской портовой шлюхи в романе Диккенса.

– Неправда! – восклицает Тодд. – Салли – прекрасное имя. Солнечное. Доброе.

– А по результатам научных исследований Фрейи добиваются в жизни большего, чем Салли. Вот назови мне хоть одну знаменитость по имени Салли. Ну, давай! Ага, не знаешь? То-то же. Моя сестра во всех школьных олимпиадах первые места занимала, в Сингапуре научилась бегло говорить по-китайски, в Женеве – по-французски, в июне окончила факультет журналистики в Имперском колледже и переехала в Бруклин, к своему бойфренду. Он у нее знаменитый режиссер-документалист, между прочим, американец китайского происхождения. Так вот, она приехала и тут же устроилась на работу в фотоагентство на Бликер-стрит. Представляешь? Через две недели после того, как в Штаты приехала. Такая вот у меня Фрейя. Я ей очень завидую. О господи, Тодд, ты меня сывороткой правды опоил, что ли?

– Нет, Салли. Но ты продолжай, не молчи, я люблю тебя слушать.

Оттого, что Тодд произносит три волшебных слова – «я люблю тебя», – у меня голова кружится.

– Что-что? – переспрашиваю я, хотя прекрасно слышала, что именно он сказал.

– Я люблю тебя слушать, – повторяет Тодд. – Может, Фрейя тебе тоже завидует.

– Ой, да чему там завидовать?! У меня биография ничем не примечательная, честное слово: Салли Тиммс, родилась в Кентербери в тысяча девятьсот семьдесят девятом году.

Тодд слушает внимательно, будто ему и впрямь интересно.

– Папа был менеджером нефтяной компании «Шелл», мама, соответственно, – жена менеджера «Шелл». Папа до сих пор там работает. Понимаешь, «Шелл» – как отель «Калифорния»: попрощаться можно, а уйти нельзя. {28} 28 …попрощаться можно, а уйти нельзя . – Аллюзия на песню «Hotel California» группы The Eagles с одноименного альбома (1977). Когда мне было восемь лет, папу перевели работать в Сингапур. Мы туда приехали, а там – ой, повсюду сплошные правила и запреты, шагу ступить нельзя. К двенадцати годам у меня случился нервный срыв, от перенапряжения наверное, и… – Я умолкаю.

Интересно, Тодду нравится моя искренность или он ищет предлог, чтобы побыстрее отвязаться от психопатки? Но взгляд карих глаз подбадривает меня, и я продолжаю:

– В общем, родители решили, что мне тяжело адаптироваться к жизни за границей, поэтому отправили меня в Вустершир. В Грейт-Малверне есть школа для девочек. Вот я шесть лет там и провела – все как обычно: дрянная английская погода, дрянная английская еда. Как ни странно, там было много девчонок из Сингапура – проблемные дочери богатых родителей. Как я. – («Только худее, симпатичнее и стервознее»). – На первый взгляд самое подходящее для меня место, только мне… Я его всей душой ненавидела.

– А родители знали, что тебе там плохо? – спрашивает Тодд.

Я пожимаю плечами:

– За что боролась, на то и напоролась. Папу отправили в Бруней, мама осталась в Сингапуре, Фрейя уехала в Сидней – электронной почты тогда еще не было, так что жили мы как-то… отдельно друг от друга. Нет, летом и на Рождество собирались всей семьей, мама с Фрейей были очень близки, почти как сестры, а я – белая ворона, что ли… Нет, белая ворона – это необычно и загадочно, а я… Ой, Тодд, прости, я тут все ною и ною.

– Ничего подобного. Тебе трудно пришлось.

Отпиваю дрянное винцо и замечаю:

– Не труднее, чем сиротам СПИДа, жителям Северной Кореи или филиппинской прислуге в семействе менеджера «Шелл». Просто забываю, что на самом деле мне повезло.

– Все мы об этом забываем, – говорит Тодд.

Я только собираюсь возразить, что уж он-то так не поступает, как какой-то чернокожий парень с обесцвеченными волосами открывает дверцу духовки, приговаривая:

– Подвиньтесь-ка, ребята.

Он вытаскивает из духовки противень с ломтиками духовитого чесночного хлеба, угощает нас:

– Берите, не стесняйтесь.

Акцент у парня странный – то ли лондонский, то ли притворный кокни, но чесночный хлеб пахнет очень аппетитно, так бы и съела.

– Если ты хочешь, то и я не откажусь, – предлагает Тодд.

На третьем куске Тодд говорит:

– А мама у меня слепая.

Я замираю с четвертым куском у рта, прекращаю жевать.

– Тодд!

– Ну а что в этом такого? Многим инвалидам тяжелее.

– Ничего себе! Ты поэтому с родителями живешь?