Евгений Бриз - Одноразовые чувства

— Ты мертвец, Скорпинцев! — закричал один из уцелевших. Мне льстило, что он знал мою фамилию, хотя я его — нет.

В тот момент я уже понял, что влип, поэтому не стал сдерживать себя.

— Мертвец — твой дружок, — я кивнул в сторону гроба. — А я живее вас всех.

Стоит ли говорить, что было потом? Те самые последствия, о которых предупреждала Нат. Тем же вечером меня вызвали на ковёр к проректору, Николаю Павловичу. Вот уж кого стоило бояться. Этот двухметровый атлант единоличными решениями отчислял студентов едва ли не группами, за что удосужился прозвища Палач Никола. После каждой сессии он вывешивал в холле университета так называемый «список на расстрел». Лентяев он ненавидел больше всего.

— Ты — бунтарь, Скорпинцев? — спросил проректор, едва я перешагнул порог его кабинета.

— Прошу прощения? — не понял я.

— Что за дьявольщину ты устроил на церемонии? — Он выскочил из кресла, и я испугался, не накинется ли он на меня.

Такое уже случалось в его карьере. Благо, не со мной. Похоже, время пришло.

— Ты не принял пластину скорби, верно? — продолжил Николай Павлович, медленно приближаясь ко мне. Его стальной взгляд, по ощущениям, проникал в самые дальние уголки моего сознания.

— Верно, — подтвердил я и подумал про себя: «Прощай, диплом…Да и чёрт с тобой».

— А ещё прилюдно оскорбил покойника и его лучших студентов. Что, по-твоему, я сейчас намерен сделать?

Он стоял в полуметре от меня. Нет, не стоял — нависал. Я сумел оторвать тупой взор от пола и посмотреть ему в глаза. Тонуть, так с гордо поднятой головой.

— Полагаю, вы достанете «список на расстрел» и внесёте в него мою фамилию.

Никаких морганий и дрожащего голоса. Я внушил себе, что у нас игра, кто кого переглядит.

— Наверняка чертовски обидно сойти с корабля после пяти лет успешного плавания, в каких-то паре миль от берега?

«Хрена лысого ты угадал, дядя!» — едва не сорвалось с моих уст, но я сумел промолчать.

— А вот и не угадал! — неожиданно изрёк Николай Павлович. — Прежде всего, я пожму тебе руку. За искренность — самое дефицитное качество нашего общества.

Ожидая подставы, некоего особо извращённого перевёртыша, я не сразу, но всё же ответил на рукопожатие. Оно оказалось настоящим. Проректор прочёл не озвученный вопрос в моих глазах и заговорил:

— Думаешь, один ты ненавидел Антонова? Этого расплывшегося извращенца-педофила. — Он пожал плечами будто оправдываясь передо мной. — Ненависть приходилось скрывать, если ты не хотел лишиться работы и перспектив. Ты и сам молчал, не желая вылететь из университета.

— Выходит, я не отчислен?

Николай Павлович снова подошёл ко мне и положил руку на плечо:

— Будь жиробас жив, я бы вышвырнул тебя с позором, прилюдно и не раздумывая. Таковы законы мироздания, не обессудь. Но теперь он зарыт в могиле вместе со своими законами. Иди готовься к защите диплома, парень. Это куда важнее, чем обсуждать мертвецов.

Тут мне стоило сплясать лезгинку или подпрыгнуть на пять метров без шеста, но вместо этого я продолжал стоять, обронив лишь дежурное «отлично». Я ведь не принял пластину радости, чего же вы ожидали?

— Так и сказал?? — Нат выпучила глаза. Удивляться она ещё умела.

— Ну и дела, — протянул Макс, продолжая лениво листать спортивный журнал. И добавил, не поднимая головы: — Это событие надо отпраздновать.

Мы сидели на кухне вчетвером и пили чай. Макс встречался с Женей, подругой и сокурсницей Нат. Их отношения длились уже больше полугода, в то время как стандарт университета — пара-тройка месяцев, а у кого и дней. Но не думайте, что в мутных водах однодневных чувств завелись натуральные раки-однолюбы. Поэзия прошлого давно умерла, теперь царствовала скупая проза настоящего. Макс весил под девяносто килограммов при росте метр шестьдесят пять, а у Жени было лицо мартышки, у которой отобрали банан. Короче, мало кому, кроме друг друга, они вообще были интересны. Любому парадоксу можно найти объяснение.

— Тоже мне событие, — сказал я и махнул рукой. — Думаете, мне так важен этот диплом? Ещё один накопитель пыли очередного студента, чьё место в этом насквозь фальшивом обществе давно предопределено.

— О, началось! — Макс отбросил журнал на стол. — Иди выпей яда или спрыгни с крыши небоскрёба. Какого чёрта ты до сих пор обременяешь своим присутствием это фальшивое общество и вливаешь нам в уши свои депрессивные речи?

— У него просто творческий кризис, — тут же вставила Нат. — Сколько ты не можешь дорисовать «Закат в лагуне»? И как давно не написал ни одной рифмы?