Клиффорд Саймак: Заповедник гоблинов. Романы

Старик выпрямился.

— Я люблю моих пчел, и я им нужен.

— К черту пчел, — сказал Конрад. — Мы так и помрем здесь, болтая о пчелах.

— Я слишком много говорю о пчелах, — согласился старик. — Идите за мной и не отставайте.

Он заскользил как дух перед ними. Шел он то медленно, то бежал, то опять ступал осторожно и медленно, нащупывая нить.

Они спустились в маленькую долину, поднявшись на гребень, опять спустились в долину побольше, снова поднялись. Звезды медленно кружились над ними, луна клонилась к западу. С севера все еще дул холодный ветер, но дождя не было.

Дункан устал. Его тело требовало сна и возмущалось каждым шагом. Один раз он споткнулся, и Конрад сказал ему:

— Садитесь на лошадь.

— Дэниел тоже устал.

Мозг Дункана не участвовал в движении. Ноги сами шли вперед в темноте, в слабом лунном свете, по темным холмам и долинам. Мысли его были далеко. Они вернулись к тому дню, с которого все началось.

Первое предупреждение об избрании Дункана для определенной миссии пришло к нему, когда он спускался по спиральной лестнице к библиотеке, где, как сказал Уэлс, его ждали отец и его преосвященство.

В том, что отец хотел его видеть, не было ничего необычного. Дункан привык, что его звали, но какое дело могло привести в замок архиепископа? Его преосвященство был стар и растолстел от хорошей пищи и недостатка работы. Он редко покидал аббатство. Только что-то очень важное могло заставить его приехать на старом сером муле, который шел медленно, но мягко, что облегчало путешествие человеку, не любившему движение.

Дункан вошел в библиотеку с ее книжными полками до потолка, цветными стеклами в окнах, с оленьей головой над горящим камином. Его отец и архиепископ сидели в креслах у огня. Когда Дункан вошел, оба встали, приветствуя его. Архиепископу это удалось не без труда.

— Дункан, — сказал отец, — у нас гость, которого ты, конечно, помнишь.

— Ваше преосвященство, — проговорил Дункан, торопясь подойти под благословение — как приятно снова увидеть вас!

Он опустился на одно колено. Благословив его, архиепископ сделал символический жест, поднимая Дункана.

— Он должен помнить меня, — сказал архиепископ отцу, — я довольно часто имел причины выговаривать ему. Добрым отцам пришлось немало потрудиться, чтобы вложить латынь или греческий в его сопротивляющуюся голову.

— Но, ваше преосвященство, — возразил Дункан, — все это было так скучно! Зачем нужен грамматический разбор латинских глаголов…

— Чтобы говорить, как подобает джентельмену, — ответил его преосвященство. — Когда они приходят в аббатство и встречаются с латынью, они всегда недовольны. Но ты, несмотря на некоторые отступления, учился лучше, чем большинство остальных.

— С парнем все в порядке, — проворчал отец. — Я и сам-то не слишком знаю латынь. Ваши люди в аббатстве придают ей слишком большое значение.

— Может, и так, — согласился архиепископ, — но это единственное, что у нас есть. Мы не можем обучать их ездить верхом, орудовать мечом или ухаживать за девушками.

— Давайте оставим шутки и перейдем к делу, — предложил отец. — Садись поближе, сынок. Дело касается тебя.

— Хорошо, сэр, — ответил Дункан. Он сел. Архиепископ глянул на его отца.

— Я буду рассказывать, Дуглас?

— Да, — ответил отец. — Вы знаете об этом больше меня и говорите вы лучше. У вас есть слова для этого.

Архиепископ сложил пухлые пальцы на объемистом животе.

— Два года назад, — сказал он Дункану, — твой отец принес мне манускрипт, который он нашел при разборе семейных бумаг.

— Эту работу, — вмешался отец, — надо было сделать столетия назад. Документы и записи были перемешаны без всякого смысла. Старые письма, дарственные, старинные инструменты — все в беспорядке валялось в ящиках. Разборка всего этого и сейчас не закончена. Я занимаюсь ею от случая к случаю. И не всегда легко понять, что к чему.

— Он принес мне манускрипт, — продолжал архиепископ, — потому что тот был на незнакомом языке, на таком, который не только твой отец, но и вообще мало кто видел.

— Вроде бы арамейский, — заметил отец. — Кажется, на нем говорил Иисус.

Дункан переводил взгляд с одного на другого. К чему они ведут? Что все это значит, и при чем тут он, Дункан?

— Ты удивляешься, почему это касается тебя? — Спросил архиепископ.

— Да.

— Со временем дойдем и до этого. Так вот, наши добрые отцы разбирали манускрипт. Только двое из них имеют некоторое знакомство с этим языком. Один с трудом сумел прочитать слова, а другой частично перевел. Но я подозреваю, что сделано очень мало. Мы не знаем главного: подлинный это отчет или мистификация. По-видимому, это дневник, отчет о деяниях Иисуса. Не обязательно ежедневный. Есть части, где запись велась ежедневно, и есть пропуски в несколько дней, но тогда ведущий дневник снова возвращается к предыдущей дате и записывает все, что случилось в эти пропущенные дни. Выглядит это так, будто автор дневника жил в то время и был свидетелем того, что записывал. Вроде бы он не был в числе товарищей Иисуса, но каким-то образом был поблизости. Ну, вроде прихлебателя. Нет никакого намека на то, кем он был.