Клиффорд Саймак - Заповедник гоблинов. Романы

Харкорт сделал шаг назад.

— Это гарпия, — сказал он. — Я знаю, это гарпия.

— Но она ранена, — сказал аббат. — Вон торчит стрела. Она страдает.

— И пусть страдает, — сказал Шишковатый. — Она приползла сюда умирать, так дайте ей умереть.

Аббат нагнулся и заглянул в кусты.

— Это не по-христиански, Шишковатый, — сказал он укоризненно. — В тяжелую минуту мы оказываем помощь даже смертельному врагу.

— Ну, окажи ей помощь, — сказал Шишковатый, — и она уж постарается тебя прикончить, пока ты будешь этим занят. Отойди-ка подальше. Бога ради, отойди подальше.

Аббат не шевельнулся, и Харкорт, снова подойдя к нему, протянул руку, чтобы оттащить его назад. Но он еще не успел до него дотянуться, как гарпия выскочила из кустов и кинулась на аббата. Сбив его с ног, она распростерлась на нем, терзая его ноги костистыми лапами, а клыкастой пастью подбираясь к его горлу.

Харкорт выхватил меч, но еще раньше, чем он сделал выпад, на гарпию бросилась Иоланда, высоко подняв свой кинжал. Кинжал опустился, снова поднялся и вновь опустился, из-под него брызнула кровь. Гарпия обмякла и свалилась с лежавшего на земле аббата. Иоланда, стоя на коленях, продолжала наносить удары.

Харкорт осторожно оттащил ее и помог подняться на ноги. Аббат сел, и Харкорт опустился рядом с ним на колени. Сутана аббата была в крови.

— Ох, мои ноги! — задыхаясь, простонал аббат. — Они горят огнем там, где вонзились ее когти. И еще она укусила меня в плечо.

Шишковатый склонился над аббатом.

— Давай-ка посмотрим, что там у тебя, — сказал он.

— Она впилась бы мне прямо в глотку, если бы я ее не оттолкнул, — продолжал аббат. — Если бы она впилась мне в глотку…

— Знаем, знаем, — перебил его Харкорт. — Только ведь она до глотки не достала. Покажи, что она тебе сделала.

Он принялся развязывать на аббате пояс.

— У меня есть мазь, — сказал Шишковатый, — чтобы лечить раны. От нее будет сильно жечь, но тебе придется потерпеть. Гарпии питаются падалью, и ее пасть могла быть ядовита.

Он отошел и вернулся с баночкой мази, которую достал из своего мешка.

— Теперь перестань голосить, — строго сказал он аббату. — Мы будем тебя лечить, а ты своими воплями нам мешаешь.

Сняв с аббата сутану, они увидели, что его ноги изодраны в кровь, а на плече из глубокого укуса сочится кровь.

— Держите его, — сказал Шишковатый. — Эта мазь жжется, как адское пламя. Держите его как можно крепче. Я должен как следует ее втереть.

Аббат вопил, визжал и бился, но Харкорт с помощью Иоланды держал его, пока Шишковатый втирал свою мазь. Когда аббата наконец отпустили, он сел, скривившись от боли.

— Могли бы быть со мной поласковее, — пожаловался он. — С людьми в моем сане нельзя обращаться так грубо. А ты, — он повернулся к Шишковатому, — мог бы не так стараться, никакой необходимости в этом не было.

— Я хотел покончить с этим побыстрее, — сказал Шишковатый, — Но мазь надо втирать как следует, иначе от нее не будет никакой пользы.

Харкорт натянул на аббата сутану и принялся снова завязывать пояс. Аббат оттолкнул его руку.

— Я прекрасно могу сделать это и сам, — сказал он.

— Сварливый у нас больной, — заметил Шишковатый. — Никакой благодарности за все, что мы для него сделали.

Иоланда подобрала кинжал, который уронила на землю, и вытерла его сначала о траву, а потом о свой плащ, уже давно не белый, а заляпанный грязью и весь в жирных пятнах. Теперь, когда к этому прибавилась еще и кровь с кинжала, он стал выглядеть особенно живописно. Подойдя к мертвой гарпии, Иоланда ногой перевернула ее на спину. Из тела гарпии торчал обломок стрелы.

— Ничего этого не случилось бы, — сказал Шишковатый, — если бы мы оставили ее в покое. Она бы все равно издохла. И нечего было ее трогать. Когда видишь змею с перебитым хребтом, не надо пытаться ее вылечить. Я ведь тебя предупреждал, — повернулся он к аббату. — Говорил, чтобы ты отошел подальше. Но ты со своей мудреной христианской этикой…

— С самого начала, как только мы отправились в путь, ты позволяешь себе отпускать ехидные замечания по поводу моих христианских чувств, — огрызнулся аббат. — Вот что я тебе скажу — что бы ты ни думал о моей христианской этике, она куда лучше любой другой. И той, которой придерживаешься ты, в том числе.

— Я никакой этики не признаю, — ответил Шишковатый. — С точки зрения любой религии я совершеннейший безбожник, ведь я вообще ни во что не верю. Я только не могу понять, почему так изменились твои взгляды. В первый же день ты со своей огромной булавой набросился как бешеный на тот лесной бугор и сровнял его с землей, даже не зная, что это такое. А теперь, очертя голову и невзирая ни на какие предупреждения, кидаешься на помощь заклятому врагу, и, больше того…