Клиффорд Саймак - Заповедник гоблинов. Романы

— Ты мог бы являться в церкви, — посоветовал Эндрю. — При жизни ты был близко знаком с ней.

— Я никогда не был внутри, — возразил дух. — Только снаружи. Я сидел на ступеньках и просил подаяния. И скажу тебе, отшельник, это была вовсе не такая хорошая жизнь, какой могла быть. Деревенский люд очень скуп.

— Они бедны. Нищие даже. У некоторых и медяка лишнего не было, а иной раз и нелишнего — вообще ничего. Так что твоя участь была нелегка, — добавил Эндрю безжалостным тоном. — Всякая участь тяжела.

— Зато есть вознаграждение. Быть духом лучше, чем быть мертвым, в особенности если мертвые попадают в ад. Очень многие живые знают, что, как только умрут, то прямехонько отправятся в ад.

— А ты?

— Не знаю. Я не был злым, только лентяем.

— Но для тебя все складывается хорошо. Ты идешь с этими людьми в Оксенфорд, и, может, тебе там понравится.

— Они говорят, что не могут помешать мне идти, я им явно неприятен, но все равно пойду.

— И я тоже, — заявил Эндрю, — если они возьмут меня. Я всю жизнь мечтал стать солдатом господа. Из-за этого я стал отшельником. Святое рвение, возможно, недостаточно ярко горело в моей душе, но все-таки горело. Я всячески старался доказать свою преданность господу: годами я смотрел на пламя свечи, отрываясь только для принятия пищи и заботы о телесных нуждах. Я ложился спать только тогда, когда у меня не оставалось сил бодрствовать. Случалось, что я клевал носом и спаливал брови на свече. А свечи — дорогое удовольствие, нелегко было добывать их. И я так ни к чему и не пришел. Свечное бдение ничего не дало. Я даже не почувствовал ничего хорошего в этом. Я смотрел на пламя и думал, что сольюсь воедино с падающим листом, с пением птицы, с солнечным лучом, с паутиной и приобрету мудрость всего мира, но ничего такого не случилось. Мне плевать на падение листа, и меня мало беспокоят птицы и их пение. Чего-то не хватало, или сама идея была неправильной, а те, кто обещал в этом деле успех, были первоклассными лгунами. В конце концов я понял, что меня обманули. Теперь же у меня есть шанс стать настоящим солдатом господа. Хоть я и трус, и крепости во мне не больше, чем в тростнике, но своим посохом, надеюсь, я смогу нанести парочку здоровых ударов, если понадобится. Я приложу все старания, чтобы не убегать, как сегодня, когда нам угрожала опасность.

— Не ты один убежал сегодня, — глухо сказал Дункан. — Леди Диана с боевым топором и всем прочим тоже удрала.

— Только после того как все кончилось, — поправил Конрад.

— Но ты мне сказал…

— Вы неправильно поняли мои слова. Когда началось сражение, она спешилась, но потом снова села на грифона, и они оба сражались, она — топором, а грифон — когтями и клювом. И только когда безволосые были разбиты и бежали, она улетела.

— Это мне больше нравится, — обрадовался Дункан. — Она не похожа на тех, кто спасается бегством. Значит, уклонился только один я.

— Вам не повезло, что вас треснули дубиной, — оправдал его Конрад. — Я встал над вами и отогнал тех, кто подбирался к вам. Наибольший урон безволосые понесли от миледи и дракона.

— Грифона.

— Правильно, милорд. Грифон. Я путаю их.

Дункан встал.

— Нужно пойти в церковь, пока еще светло. Может быть, леди там.

— Как ваша голова? — Спросил Конрад.

— Сбоку шишка с гусиное яйцо, болит, но, в основном, все в порядке.

Церковь была небольшая, но производила сильное впечатление, куда большее, чем можно было ожидать от деревенской церкви. Столетия назад деревенские каменщики трудились для нее, добывали и обрабатывали камень, привозили его на место, укладывали тяжелые плиты фундамента, вырезали скамьи, алтарь и прочую фурнитуру из местного дуба, ткали гобелены для украшения стен. Дункан подумал, что вся грубая простота как раз и придает церкви очарование, столь редкое в других, больших по размеру и тщательно отделанных сооружениях.

Гобелены были содраны со стен и валялись на каменных плитах пола, рваные и затоптанные. Некоторые из них были подожжены, но не сгорели. Скамьи были изрублены, алтарь уничтожен.

Дианы и грифона там не было, но были признаки их недавнего прибывания: навоз грифона, овечья шкура на полу в маленьком приделе, где спала Диана, грубо сложенный из камня очаг и полдюжины кухонных принадлежностей.

Во втором приделе стоял длинный стол, каким-то чудом оставшийся неповрежденным. На нем лежали груды пергамента. Там же стояла чернильница с воткнутым в нее пером.