Чайна Мьевилль: Неприкаянные письма

По правде сказать, я не ходил даже взглянуть на почту. Прошагать по дорожке – уловка, чтобы выкурить тайком сигарету. Курение вредно, казалось бы. Я давным-давно в душе пришел к согласию по этому вопросу с самим собой, просто пренебрегая этим фактом, но у моего сына, которому сейчас десять, иные взгляды. Когда я был в его возрасте, полно людей курило. Нынче никто не курит (во всяком случае, среди средних классов), а прессу и школу переполняют грозные предостережения на эту тему. Скотт до чрезвычайности заботится, чтобы я бросил, и подкрепляет свою позицию напористой кампанией, которая включает в себя в том числе повсеместное уничтожение моих пачек сигарет, попадающихся сыну под руку.

Я, скажем так, меры принимаю. Курю меньше, чем хочется, само собой. И – тайком. Редкие походы к почтовому ящику стали ухищрением для получения утренней никотиновой дозы в относительной безопасности во время (уже начинающих казаться бесконечными) летних школьных каникул. Загасив и выпотрошив окурок, я скатал его в ничем не примечательный шарик и сунул в карман, чтобы попозже выбросить. Потом, раз уж все равно пришел, заглянул в почтовый ящик. Там не особо много чего скопилось, потому как пару дней назад я уже проделывал это. Купоны супермаркета. Настоятельные призывы компаний кредитных карт еще больше залезть к ним в долги. Какой-то небольшой уплотненный конверт.

Сунув весь хлам под мышку (вновь припомнив свое намерение передвинуть контейнер по переработке так, чтоб он стоял прямо возле почтового ящика, о котором опять забыл, едва зашагал обратно к дому), я стал разглядывать конверт. Четыре дюйма на шесть[2], желтовато-коричневый, под цвет бычьей кожи. Самым примечательным на нем была надпись, тянувшаяся наискосок: «ПО ДАННОМУ АДРЕСУ НЕ ПРОЖИВАЕТ». Отправлен он был когда-то некоему Патрику Брайсу, жившему (или предположительно жившему) в Рокфорде, штат Иллинойс.

Меня зовут Мэтт, и я живу в Калифорнии.

Перевернул конверт. На обороте кто-то написал (другим почерком и другими чернилами): «Возвратить отправителю». И третьим оттенком чернил (и опять-таки другим почерком) приписка: «НЕТ АДРЕСА ПЕРЕСЫЛКИ».

Ни одна из надписей не давала понять, что делал это конверт в моем почтовом ящике. Я подумал было засунуть его обратно, да сообразил, что пакет в ящике уже пару дней торчит, и почтовики его не забрали, обнаружив свою ошибку. Так что принес я этот конверт вместе с прочим хламом домой, скинул всей кучей на кухонный стол да и забыл о нем.

Позднее утро застало меня на кухне за готовкой кофе. Карен забрала с собой Скотта на несколько часиков, даря мне возможность тихо-мирно поработать и – заодно уж – выкурить сигаретку-другую без скандала. Направляясь с чашкой кофе в руке к двери на задний двор, я заметил на столе конверт и подхватил его на ходу.

Во дворе снова пару минут рассматривал, не узнав ничего нового. Единственный способ узнать это, само собой – вскрыть конверт. Предназначался он не мне определенно. А этому самому Патрику Брайсу. Однако (равным образом очевидно) к нему он не попадет. Я мог бы положить его обратно в ящик или отнести на почту, да только письмо явно уже прошлось по этим кругам, но до адреса так и не добралось. Мне-то что делать? Выбросить его в мусорный бак? Это, чую, было бы как-то неправильно. Кто-то отправил что-то для кого-то (другого). Обязательство вступило в силу, эстафетная палочка протянута. Как-то не чувствовалось правоты в том, чтобы попросту отделаться от нее, принять вид постороннего, бесцеремонно прерывающего весь забег.

Я мог бы хотя бы выяснить, что там внутри, и тогда судить, насколько это важно. Если покажется, что дело знатное, так может и я помогу? Плюс, если я потрачу на это время, то побуду на свежем воздухе достаточно долго, чтобы на законном основании выкурить и еще одну сигарету…

Выходило заманчиво.

Конверт был надежно запечатан коричневой клейкой лентой. Я пошел в обход: вскрыл его с другого конца, вполне аккуратно. Внутри оказался какой-то предмет, обернутый в небольшой клочок белой бумаги под скотчем. Я поддел ленту ногтем большого пальца, чтобы пробраться внутрь (опять-таки вполне аккуратно), и извлек нечто, что узнал сразу же. Шахматная фигура. Слон. Некоторые ее офицером зовут. Если точно, то дюйма в полтора[3] высотой очень красиво вырезанная из темноватого дерева. К основанию приклеен тонкий кружок красно-коричневого фетра. Фигурка была в хорошем состоянии, но несколько потертая, словно ею пользовались много-много раз. И что? Поняв, что должна быть надпись на бумажке-обертке, я присмотрелся. Коротенькая фраза с точкой на конце – и все это начертанием, сильно напоминающим шрифт пишущей машинки: