Дэн Симмонс - Троя

— Даэманннннн… — Полуамфибия в дверном проеме шумно вздохнула. — Помыслил, даже так, пусть ты истолковал его превратно, но если Калибан сей будет сильно стараться и еще сильней страдать, ты причинил бы ему боль?

— Я причинил бы ему смерть! — выкрикнул мужчина, всем телом содрогаясь от бешеной, укоренившейся в сердце ярости, слыша, как тысячи войниксов и калибано лязгают и скрежещут когтями, сбегаясь к подножию горы. — Выходи на бой, Калибан.

Тень засмеялась.

— Помыслил, есть надежда, ибо зло порою отступает, ведь возможно и бородавки вывести, и слизью смазать раны, и все пройдет, вссссссе?

— Выходи на бой, Калибан.

— Постигни, он согласен опустить свое ружьишко и сойтись на битву с Его слугой на кулаках и когтях?

Даэман задумался. Он понимал, что честного боя здесь быть не может. Тысяча войниксов и калибано нагрянут на Храмовую гору секунд через десять. С площади Западной стены даже с лестницы доносился душераздирающий скрип и скрежет. Мужчина вскинул винтовку, включил автоматический прицел. В наушниках раздалось подтверждение.

— Помыслил, Даэманннннн стрелять не станет, ннеет, — провыла тварь из мрака дверного проема в мечети Скалы. — Он слишком возлюбил и Калибана, да и его владыку Сетебоса, хотя и как врагов, чтоб разом взять и навсегда задернуть меж мирами завесссу? Нееет? Даэман подождет иного дня, дабы свирепым ветром разметать дворцы из пыли, дабы встретить смерть лицом к лицу и…

Мужчина выстрелил. Потом еще раз.

Перед ним на стены Храмовой горы запрыгнули первые войниксы. За его спиной взбежали по ступеням горы первые калибано. Иерусалим окутала ночная мгла. Синий луч, озарявший улицы и крыши в течение тысячи четырехсот двадцати одного года, теперь исчез. Чудовища завладели городом безраздельно.

Даже не прибегая к помощи тепловидения, сын Марины точно знал, что промахнулся и что Калибан успел квант-телепортироваться прочь. Они еще встретятся когда-нибудь, среди дня или ночи, когда обстоятельства сложатся вовсе не в пользу Даэмана.

В глубине души эта мысль почему-то ужасно радовала мужчину.

Безголовые твари и полуамфибии мчались прямо на него по древним камням горы.

Но лезвия и когти угодили в пустоту: Даэман свободно факсовал обратно в Ардис.

Семь с половиной месяцев после Падения Илиона

Эллис и Улисс — для друзей просто Сэм — сказали родителям, что собираются в кинотеатр под открытым небом «На озере» на двойной сеанс: «Убить пересмешника» и «Доктор Но». Стоял октябрь, поэтому все остальные кинотеатры такого типа уже закрылись, и только «На озере» зрителям предоставляли переносные обогреватели для машин. Обычно — или по крайней мере последние четыре месяца с тех пор, как Сэм получил разрешение пользоваться машиной, — молодым людям хватало сеанса под открытым небом, но в этот вечер, в этот особенный вечер они ехали за поля, шелестящие спелой пшеницей, к заброшенному участку в конце длинной дороги.

— А вдруг мама с папой спросят, о чем были фильмы? — сказала Эллис.

На ней была привычная белая блузка, коричневатый свитер, наброшенный на плечи, темная юбка, чулки, не по случаю нарядные туфли. Волосы были стянуты в конский хвост.

— «Убить пересмешника» снято по книжке, ты ее знаешь. Просто скажи, мол, Грегори Пек неплохо сыграл Аттикуса Финча.

— А он правда его сыграл?

— Ну а кого же еще? Негра, что ли?

— А как насчет другого фильма?

— Да там про шпионов, про того британца… Джеймса Бонда, по-моему. Президенту понравилась книга, по которой написан сценарий. Говори отцу, мол, не оторвешься: много стрельбы и все такое.

Сэм припарковал отцовский «шеви бел эйр» тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года выпуска в конце узкого проезда, за каменными развалинами, откуда открывался вид на чересчур большой пруд — пресловутое озеро, давшее название кинотеатру, куда молодые люди сегодня так и не заглянули. Далеко за гладью пруда белел едва заметный четырехугольник экрана, за ним на фоне тяжелого октябрьского неба мерцали огоньки родного городка, и совсем уже вдали горели огни настоящего города, куда ежедневно отправлялись и откуда каждый вечер приезжали отцы парня и девушки. Давным-давно, вероятно, еще во времена Депрессии, дорога вела на ферму; теперь дом совсем развалился, остался лишь поросший сорняками фундамент, да еще деревья по сторонам аллеи, уже начавшие терять листву. Близился День всех святых, и в воздухе заметно холодало.