Анастасия Коробкова - Воскрешенные

Охотно верю, что она могла такое сказать. Ей ни к чему считаться с чужими чувствами.

— Кстати, Юрка просил меня поговорить с тобой о Германе. Давай будем считать, что мы поговорили, ага?

— Ага…

— Ты правильно себя ведешь, молодец. Чем меньше мы обращаем на них внимания, тем нас больше любят.

Вот, оказывается, как можно расценить мои поступки. Опять выгляжу идиоткой. Черт, когда же это кончится?

— Да? — не удержалась я от шпильки. — И куда же он, в таком случае, подался?

— Ну… — она пошла быстрее. — Знаешь, у наших парней полно дел в других мирках. С некоторыми они связаны очень прочно. Тут есть не все, что им нужно… Они постоянно чему-то учатся: то стрелять, то драться, то делать какие-то машины. Где, как ты думаешь, изготавливают всякие механизмы по чертежам Германа? Ты у нас видела сталеплавильный цех? Ах, да, видела, он в Горе. Но есть много всякого, что на Острове сделать невозможно, так вот это делают фанаты Королевы в других мирках. У него даже лаборатория где-то есть, для каких-то длительных экспериментов, мог туда пойти.

Врушка. От такого гладкого оправдания отсутствия Германа у Юрки не вытянулось бы лицо. Ну, ладно. Наверное, ей действительно нельзя говорить. Уж я-то ее понимаю…

До девичьей деревни дошли в молчании.

Полукруг миниатюрных двориков слабо освещался пятью фонариками, висящими на каждом крылечке, в трех шагах от низеньких фигурных заборчиков. Аля повела меня к домику с самой высокой крышей и шпилем, стоящему, конечно, в середине. В темноте цвет домика был неразличим, но я не могла представить его каким-либо иным, кроме белого с золотом — на этом сочетании после многочисленных экспериментов она остановилась полтора года назад, и оно ей, безусловно, шло.

Внутри дом оказался всех оттенков розового: и обитые шелком стены, и бархатные шторы с воздушной вуалью на окнах, и стройный платяной шкафчик с широким комодом, и, естественно, туалетный столик с пуфиком, и даже пол. Не говоря уж о кровати. Удивило меня то, что все это на самом деле было красиво. Вся эта розовость не отдавала слащавостью, она выглядела даже немного жесткой, как и хозяйка апартаментов, и далеко не сразу мне стало понятно, почему — взгляд не задерживался ни на чем пушистом или мягком. Даже кровать и кресла с атласной обивкой казались твердыми.

Хозяйка у себя дома смотрелась великолепно: розовые окрестности четко выделяли ее, подчеркивали безупречно гладкую, покрытую нежным матовым загаром кожу (почему-то фиксируя внимание на идеальном маленьком носике) и длинную шею, а зеленые Алины глаза и золотистые волосы здесь даже заблестели. Она здесь выглядела не просто стройной, как обычно, а какой-то волшебно-воздушной, она передвигалась, будто не касаясь пола.

Аля подвинула на средину комнаты один из двух стульев, усадила меня и только тут обнаружила, что я могу несколько подпортить ей интерьер.

— Наверное, тебя надо во что-нибудь переодеть, — глубокомысленно заметила она. — Если кровь больше не течет…

Из чистого желания посмотреть, что будет дальше, я сняла куртку. Оглядев густо замазанное кровью плечо с обеих сторон, Аля нахмурилась. Она пожалела, что привела меня к себе домой, но не могла найти благовидный предлог, чтобы выпереть за дверь. Я сделала вид, что не понимаю ее терзаний и не вижу иного варианта развития событий, кроме немедленного оказания первичной медицинской помощи.

Аля молча вышла из комнаты на веранду, одновременно исполнявшую роль кухни, и через минуту вернулась, неся бутылку девятипроцентной перекиси водорода и большой клок ваты.

…Обрабатывать раны Аля не умела. Боясь обжечь пальцы, она лила перекись прямо на плечо, а потом размазывала ватой.

Меня и раньше пытали, случалось. Во многих мирках мои целительские способности вопреки логике воспринимались враждебно, и некие специальные службы искали в этом феномене интерес злых сил, а методы поисков отличались лишь в деталях, но не в смысле — причинить как можно больше страданий. Однако тогда я считала себя человеком, и не пыталась применить к самой себе трюки вроде обезболивания. Теперь я осознавала главное в своей сущности — возможность по своему усмотрению распоряжаться составляющей меня энергией — и вот выпал случай проверить, можно ли заблокировать боль.

Оказалось, нельзя. Через десять минут экзекуции, едва не раскрошив собственные зубы, я убедилась в этом окончательно. Чего я только не перепробовала за это время: пыталась и перегреть расцарапанные места, чтобы прикосновение перекиси казалось прохладным, потом, наоборот, остудить, чтобы притупить ощущения, потом просто отсечь болевые импульсы, но ничего не помогало. Надо будет подумать об этом и в следующий раз, который обязательно случится, попробовать что-нибудь еще, такое, чего я пока даже не представляю.