Денис Бушлатов - Д'эволюция

Несколько человек взобрались на стол. Одна женщина предсказала будущее на сто лет вперед и тут же сгнила заживо, оставив после себя лишь дымящуюся лужу зловонной жидкости. Кое-кто, небезызвестный в деловых кругах организовал крысиные бега, но на эту неслыханную вольность никто не обратил внимания. Вахтер Триумфатов, согнувшись в три погибели, ел собственный пенис-из окровавленного рта его доносились жуткие звуки, в которых с трудом можно было узнать замогильное слово «Голуби».

— Хватит! — рявкнул внезапно Небывалый. Гости застыли в нелепых позах.

Василий Федорович приветливо улыбнулся и жестом указал на стол. Все тотчас же заняли свои места. Тело Агафьи Любомирц тоже усадили на стул. Голова ее, вся в черно-красных трещинах и расколах нелепо болталась из стороны в сторону.

— Споем, — заявил Небывалый. Гробовая тишина была ему ответом. Этого не ожидал никто.

— Василий Федорович, — робко дотронулась до его руки Анечка Тихонова, — может не стоит?.. Зачем вы так?

— Милая моя! Вам бы все по луна-паркам шляться! А как до дела доходит, так голову в песок! Я вас уволю завтра же!

Тихонова побледнела и не произнесла боле не слова. На затылке ее, под тугим пучком волос, нечто дышало и ухало.

— Итак, господа, — Небывалый поморщился, — споем на последок.

— Чтож, споем. — дружно ответили гости и закрыли глаза.

Тотчас же раздался гул и пол под стариком провалился, исторгая из себя миллиарды мух. Василий Федорович был мгновенно съеден без остатка. Мухи разлетелись по залу, а гости без устали ловили их и глотали, запивая крепким чаем.

Само собой разумеется, никого из семьи Небывалого не пощадили.

Евгений Степанович Мазур, почетный пенсионер, воспитанник Нахимовского училища, заболел. Заболел неожиданно и страшно, болезнью редкой, если не уникальной, мало того-позорной.

Дело в том, что в свои 73 года, Евгений Степанович, уж давно не живущий с женой своею, Марфой, половой жизнью, вдруг ощутил в себе небывалый прилив мужских сил. Каждое утро теперь, он просыпался с мощной эрекцией, что не спадала, но возрастала в течении дня. Под вечер, часов эдак к девяти, наступала развязка, гнусная в своей откровенной пошлости. В такие минуты, Евгений Степанович суетливо бежал в туалет, повизгивая, где и запирался часа на полтора.

— За что же это мне? — пищал он, стирая трусы, — что же это, как же так?! Неприлично все же! Какое, однако, безобразие!

Безобразие, тем временем становилось все более и более очевидным для домочадцев. Уже и внучка Дуняша посматривала на деда с большим недоумением, сын Артем несколько раз порывался поговорить по-мужски, а жена, жена….

— Послушай, Женек… — приперла как-то она старика к кафельной стенке туалета, — Что то ты разошелся не на шутку, на старости лет! И не совестно тебе?

— Не понимаю даже о чем ты говоришь… — фальшиво кипятился Евгений Степанович, заливаясь краской.

— Все это нужно прекратить! Перед детьми совестно! Как подросток прыщавый, ей богу!

— Что такое? — заискивающе лебезил старичок. Штаны его при этом предательски надувались в районе ширинки.

— Значит так! Не хочешь к доктору обращаться-дело твое, но семью позорить перестань! Давай, лучше по старинке, раз на то пошло.

И, привалившись к нему дряблым своим венозным телом, она принялась задирать подол халата.

— Давай же, Женек, давай! — пыхтела Марфа, елозя по лицу его жирными губами, — Как в молодости!

К сожалению, как в молодости Евгений Степанович не хотел, а посему и не мог. Семяизвержения его носили регулярный и мотивированный характер, однако вызваны были вовсе не жаждой женского тела, а желанием, чудовищным и непостижимым, что поселившись единожды в его сознании, не оставляло его боле ни на секунду.

Дело в том, что Евгений Степанович, с самого начала вышеописанного «казуса», в мыслях своих видел Марфу, как она есть, одетую в старый ее халат, однако без панталон, сидящую у него на лице, в самой что ни на есть тесной близости. И не просто сидящую, а, пардон, справляющую большую свою нужду прямо ему, Евгению Степановичу, на выдающийся, крючковатый нос. Он при этом, всенепременнейше мнил себя в деловом костюме, да при галстуке.

Просыпаясь по утру с этой мыслью, он отходил ко сну с нею же, каждодневно страдая от оргазма..

Просто так, заняться с Марфой стариковским непотребством он не желал, ибо нечто черное, гадкое и голодное, в глубине его сознания, просило исключительно одного.