Денис Бушлатов - Д'эволюция

Прохожий пьяненько попятился, замахал руками мельнично и проверещал, что детей, мол, в городе, число невиданное, все больше хулиганы да разбойники, отребье всех мастей. После чего, бросился было бежать, но споткнулся и упал на гравий, беспомощно вздыхая. Еремей поравнялся с ним, поднял было топор, но, чу… передумал и побрел в сторону центра, где как подсказывал ему многолетний опыт, обретались дети.

Еремей стал убийцей в возрасте нежном, будучи еще безусым юнцом. К профессии своей, относился с иронией, но без раздражения, родственникам не жаловался, о помощи никого не просил. Бродил по свету, исполняя свой долг.

Топая тесными сапожищами, старик подошел к детской площадке. Огляделся, матерясь тихо в бороду, привычно плюнул на руки и по леснически ухватив топор, двинулся к центру. На площадке, несмотря на ранний час, бестолково кувыркались малыши, бледные, упитанные, с блеском в серповидных глазах, ободранными коленками, оттопыренными ушами. Были они все покрыты пылью, а многие и струпьями, у некоторых не хватало конечностей. Одна девочка лет шести, ужом извивалась по песку, волоча за собою обглоданный таз. Мальчуган, что с бессмысленной улыбкою копошился на горке, то и дело разевал пасть, так, что виден был корень синего, разбухшего языка, и со щелчком захлопывал ее, заходясь в булькающем кашле. Две подружки-сестрички, сидя поодаль, рылись в жирной земле, сросшись плечами, а у пожилого уже бесенка лет девяти, на месте лица зияла мокрая пульсирующая рана.

При виде Еремея, дети прекратили свои занятия, застыли словно изваяния.

— Такова воля. — отчеканил старик, занося топор.

— Это- дедушка Еремей! — зашептали-зашелестели дети.

— Он пришел издалека..

— Он унесет с собой…

— Унесет с собой наши глаза…

— Наши души…

— Отберет хлеб…

— Отдаст мухам…

— Отдаст мухам,-

тенью повторил Еремей и распахнул пиджак. По заветному мановению тысячи мух вырвались из складок одежды старца, гудящим саваном наполнили площадку, ринулись к детям. Мальчик на горке было открыл рот, выгнулся всем телом и вот уже завыли собаки в округе, и потекла черная жижа из под карусели, но Еремей упредил, метнул топор в сорванца и через миг уж поймал его, в дымке алой крови.

— Не быть тьме, — глаголил он и рубил, рубил, расставив ноги, упершись в матушку-землю. — Не быть могилам.

С лица его стекала кровь, все тело покрылось багрянцем. Кругом бурлила угристая мгла.

— Ух! — с последним ударом топора, будто пелена спала с детской площадки. Еремей стоял в центре, глядел прямо вперед, улыбкою отстраненной приветствовал рассвет. Околицею слуха своего улавливал первые робкие хлопки-то приветствовала его толпа горожан, сдержанно выражая свою благодарность.

— Будете сегодня праздновать, — пробормотал он, — Будете гулять! Не быть здесь проклятию.

Город сей чист.

И побрел, загребая ногами, кутаясь в зябкий пиджак

— Алинка-малинка! — визжала босоногая девчушка, выплясывая подле седого как лунь старика в инвалидной коляске, — Дедушка, подпевай!

Старик, весь иссеченный морщинами слабо открывал и закрывал рот, глаза слепо мигали, брови находились в постоянном движении. Все лицо его, сморщенное, будто печеное яблоко, искрилось в смертной муке.

— А-а-алллонгоо, — булькнул он наконец и зашелся кашлем. Мокрота зеленым червем текла по подбородку.

— Маа — лоооогооооолооооо, — проскрежетал дед.

— Нет, дедушка, так неправильно! Ты некрасиво подпеваешь, не так нужно! Вот послушай! — девочка снова пустилась в пляс вокруг старика, притоптывая крепкими ножками, — Алинка-Алинка, во саду малинка, во саду ли в огороде ягода….ягода… А какая ягода, дедушка?

— Огло, — застонал старик. Правый глаз его задергался, зрачок превратился в щелку, тело судорожно вздрагивало.

— Не огло, не огло, дедушка! Какое же огло, когда ягода! Ягода, ну подумай, подуууумай, — изловчившись, она прыгнула прямо старику на колени и принялась скакать на нем.

— Давай, дедушка! Как на войне! Давай же, беги! Я буду комиссар, а ты мой… — девочка на секунду задумалась, и тотчас же выпалила, — лошак! Мой сивко-бурко….кавурко!

— Мооооооооо….кто…кто… — хрипел старик. Ему явно не хватало воздуха. Под тяжестью внучки, он постепенно оседал, словно врастал в кресло. Пальцы его совершали беспорядочные движения, правый глаз закатился, левый казалось вот-вот выскочит из орбит.

— Ух ты, какой у меня лошак! — взвизгнула девочка. — Какой сильный, какой страшный! Мы с тобой…победим всех врагов! — и в пылу игры она, что есть силы ухватила дедушку за нос.