Шпалы в петлицах у мужчины, сидевшего лицом, были хотя и не маршальские, однако указывали, что за свою, судя по синим штанам, нескучную жизнь, он успел дослужиться до старшего командира, званием типа штурмбанфюрера, т. е. старшего командира, значит, руководил заградительной ротой, а может быть, и полком. Вячик полувысунулся из-за угла, но так и не смог разглядеть непонятно откуда взявшихся людей. До него доносились лишь отрывки их разговора. Очевидно, тот, что сидел спиной, недавно познакомился с «особистом».
— Мы с Андреем Ивановичем тоже искусствоведы, хотя и в штатском, — говорил парусиновый. — Мы и очередное звание получили за диссертацию «О природе возвышенного». А Родина прикажет, мы еще одну диссертацию защитим, «О природе возвышенного — 2», после этого нас вообще на лафетах возить будут, папахи мерлушковые выдадут, а наши безутешные вдовы будут беспрекословно интриговать, чтобы нас похоронили не на Ваганьковском, и даже не на Новодевичьем, а непременно в Кремлевской стене. Будем там лежать, а нам будут все завидовать. Ведь мы и есть средний класс, полковники и полуполковники от искусствоведения, а не эти жидочки самозабвенные, которые что-то еще там программируют, пока мы их на шконку припухать не отправили…
«Однако…» — подумал Вячик, но решил все же выбираться из укрытия. Какие-никакие, это все-таки были люди, и они, конечно, выведут его отсюда. Несмотря на сомнительные разговоры, это были, по-видимому, персонажи волевые и, как полагается военнослужащим и искусствоведам в штатском, не склонные к рефлексии. Вот бы кому попал Сарафанов под горячую руку, они бы ему показали «теорию выхода». Мало ли какие у них могут быть политические убеждения, зато именно такие, конкретные, наверняка помогли бы, спасли, если, конечно, правильно с ними себя повести. Вячик вообще-то уважал и побаивался так называемых «сильных мужчин» и в форме и в штатском. Те, к счастью, относились к нему более или менее равнодушно, наверное, ни в каком отношении не видели в нем соперника, что ли? Не считая, конечно, военкоматских, те в свое время проявляли к Вячику активный интерес и изрядно попортили ему и родителям крови, насилу отмазал его папаня.
— Физкульт-привет! — не зная, как надо правильно обратиться к товарищам, окликнул их Вячик, на всякий случай издалека и не то чтобы особенно громко. На его возглас, впрочем, ни один из сидящих не отреагировал, даже не поднял глаз, а «особист», продолжая сидеть лицом к Вячику, в буденновском френче, даже и не сморгнул. Его неуставной головной убор стал сползать и, достигнув критической точки, соскользнул с головы. Присмотревшись, Вячик заметил у «особиста», там, где была тюбетейка, розовую, как у кукол, деревянную голову с аккуратно спиленным верхом. Видимо, тут поработал неплохой театральный художник. На затылке у «особиста» оказалась, видимо лобзиком выпиленная, дырка сантиметра три-четыре в диаметре.
В тот же миг открылось окошко часов, и оттуда, вместо птички, появилась на этот раз натуральная человеческая голова: «Hello again! — с каким-то неуместным пионерским задором произнесла голова. — Извините, это я решил вас развеселить, чтобы вы не сердились!»
Голос принадлежал Сарафанову. Это он и был. Невыразительное лицо без особых примет не соответствовало звонкому голосу. Лет ему не могло быть более сорока. Выпуклые глаза навыкате и отсутствие подбородка делали его похожим на рыбу хариус. Типичный шизоид, командир, стало быть, всего этого хозяйства. Вячик отодвинул деревянного особиста и присел к шахматному столу. Этот чокнутый продолжает свою идиотскую феерию. Но, кроме него, тут, похоже, никого нет, значит, придется договариваться. Ни упрекнуть, ни тем более как следует покошмарить Сарафанова у него просто не было ни моральных, ни физических сил.
— Осмотрелись? Вот и славно, — тем временем говорил Сарафанов. — Могу сообщить, что здесь все экспонаты подлинные и расставлены в особом порядке. Тут раньше устраивались представления с музыкой и стриптизом. Обратите внимание и на часы. Они здесь самые точные. Знаете, какие часы показывают правильное время два раза в сутки? Вот именно!
Вячик посмотрел на циферблат. Стрелки поворачивались одновременно. При этом они не были соединены между собой, но в своем вращении подчинялись одному ритму. Цифры располагались не в обычном порядке, а как бы в зеркальном отражении, когда единица располагается слева от двенадцати, еще левее двойка, тройка и так далее, так что стрелки, хотя и двигались, совершенно ничего не показывали.
Читать дальше