Татьяна Мудрая - Пантера, сын Пантеры

Ее прекрасные волосы были заплетены в семьдесят семь косиц (которые произрастали на голове квадратно-гнездовым способом), на стройных ногах, неутомимых в беге, ловко сидели остромодные сапожки на каблуке (приходилось натягивать их аж до самого горла), а посредине шла широкая перевязь с мечом хорошей стали, а не дубовым, как бокэн ее друга. (А кроме них, на теле не замечалось вообще ничего, итожила Нарджис.)

Ростом она была по плечо обоим братьям: поскребышек, остаток, ядовитая капля на дне бокала.

(«Я ведьменыш, чего не сказал наш сентиментальный романтик, — объяснила она. — Дьявольский буро-красный налет, и еще с плесенью, который был на безымянном младенце, которого подбросили на нейтральную территорию, там смыли, но черный цвет кожи от того еще укрепился и проявился. Меня и в Хассене, и, наверное, в вашем Библе одинаково считали вражьим семенем. Оттого и выросла неукладистой по характеру».)

Линия, разделившая былую целостность, то же, что и линия будущего соединения, далеко не всегда пряма и тем более не напоминает классическую ян-инь. Чаще всего она извилиста и зазубрена, тем самым доказывая не столько единство оригинала, сколько общность символа и диабола, то есть соединяющего и разделяющего начал, и неразличимость в человеческом существе границ между мужским и женским. В самом деле, нежно вылепленные черты лица Гала как бы отвердели в чертах Нарджис. О ней еще говорили: она, похоже, настолько женщина, что не соизволяет ею казаться.

(«Я не из тех жен, что всю жизнь тратят на ублажение и окормление своего сопостельника, — говорила Нарджис. — И носятся потом с плодами брака, будто эти навозные детеныши сотворены из чистого золота».)

Гала и Эшу оба читали у Ариосто — или Итало Кальвино — про доспех Бритомартис, который делал ее воином, проявляя и выводя наружу ее внутреннюю воинственность. У Нарджис было иное ядро, чистейшей и незамутненной женственности, которое не было нужно ей в те времена, когда ее числили колдовским отродьем. Такой она и прибыла в Сирр в свите некоего юного вельможи, аманата, так сказать, первой степени.

Именно Галиен занимался Нарджис, когда она только что прибыла в Сирр. Этакая низкорослая девчонка; он нависал над нею, как вопросительный знак над восклицательным, как Лам над Бет. Темная лошадка со спутанной войлоком гривкой, говорил он. И еще по пословице: умывается в серебряном тазу — обтирается рукавом, щеголяет шелковым платочком — сморкается в щепоть.

Боевыми искусствами владела Нарджис куда лучше, чем женским рукоделием. Всю жизнь она инстинктивно стремилась к совершенству, и те сферы, где совершенство было для нее труднодоступно, сразу становились и недоступны, и наглухо отгорожены. То же было и с мастерством женского очарования и обольщения.

Она как-то рассказала, что в ее земле Хассен есть такая одежда для первосвященника, где по обводам по недосмотру выткан любовный стих, так что попы отказались служить в ней Богу. Прочесть о наготе значило для них облечься в наготу перед лицом Всевышнего. Почему Бог и любовь, Бог и открытость оказались них несовместимы? Разве любящая дуща не нага и так — и не открыта вся Господу?

И вот мудрецы Сирра выдумали для нее — или скрытно увезли из страны Хассен — подобный хиджаб из черного атласа с широкой золотой каймой, подобный кисве, что накидывают на Каабу в день величайшего ее праздника, или палатке-бейту: из стройных рядов таких бейтов выложен истинный стих. Покров, который всё скрывает и всё выявляет. Хиджаб этот обладал таким свойством: когда в него укутывалась женщина, она становилась прекраснее всех иных жен настолько, насколько тайна прекраснее яви.

По кайме, составляя ее, протек тот самый стих, строка Хафиза, поэта-хранителя истины:

О том, как этот стих украшал когда-то священную одежду христиан, один их поэт сказал следующие слова:

— Так оно и было, ручаюсь. Ведь для мастеров Сирра пустяковое дело — украсть одеяние из церкви или музея и перекроить так, чтобы из него вышло предназначенное. Причем украсть так, что незаконный владелец ничего не заметил и отныне, и вовеки веков, — заметила при этом Крыса. — А затем украсить им ту, для кого этот стих был предназначен с самого начала. Надо вам сказать, что многие стихи, пускай и не такие уж складные, не в пример Хафизу, имеют одно магическое свойство — действуют как разрыв-трава: рушат препоны и выпрастывают скрытое. Алгоритм, так сказать, всеобщего и тотального освобождения.