Ильяз Эльмурадов - Овладевание

— И словом Его, и во славу Его, мы молимся за прощения души твоей бессмертной. Дабы снизошло на тебя прощенье. Аминь, дети мои. А теперь, дабы очистить грехи её, — я принялся продираться с удвоенной силой, — мы окропим слезами, и потом сей помост, дабы услышал Он наши мольбы о прощенье, — всего лишь пара человек осталось, — Так идите же дети мои, и помогите этой грешной девушке получить прощенье!

Словно пробка из бутылки, я выскочил в первые ряды. Вовремя, в сторону отошёл священник в длинной рясе, а на его место вышел пёстро одетый глашатай со свитком в руке. По левую руку от них стоял огромный деревянный… ну, думаю, это стол. Он был наклонён так, что бы толпа могла ясно видеть расположившуюся на ней обнажённую девушку, совсем ещё молодую. Что-то внутри меня ёкнуло. Девушка были прибита к плахе огромными гвоздями, по одному на каждое запястье и ступни. Картину дополнял ошейник, удерживающий её шею. Я не мог пошевелиться, только стоял и, словно пришибленный, смотрел на её испещрённое шрамами и рубцами тело. Левый глаз заплыл, а копна светлых волос была разбросана в разные стороны. Девушка рыдала, и её грудь мелко тряслась от всхлипов. Она было попытался вырваться, но гвозди держали крепко. Из ран начала сочиться кровь, и девушка застонала от боли. Да что здесь твориться? Я бросил взгляд на толпу, и мне стало не по себе. Все они: женщины, мужчины, старики, и даже дети; смотрели на помост с каким-то кровожадным и звериным ожиданием. Словно волки, почуявшие отставшего от стада раненого оленя.

— Именем Его Преосвященства и Короля Наэльского, повелеваю. За грехи перед Святой Церковью и Господом нашим, за еретичество.

Мир моргнул перед моими глазами, и я увидел совсем ещё юную девушку, которая стоя на коленях, молилась, прося Господа спасти её любимого отца.

— За совращение честного люда.

Белокурая Аллана, улыбаясь, разносила выпивку гогочущим мужикам.

— За использование богомерзкой чёрной магии.

Всё та же девушка, только теперь она склонилась над маленьким ребёнком, лежащим на топчане. Ребёнок тяжело дышал, и то и дело кашлял, пока девушка не размешала какие-то травы в тарелочке, а потом дала своеобразный отвар ребёнку. Не прошло и нескольких минут, как дитя перестало колотить, а дыхание выровнялось. Девушка улыбнулась рыдающему от счастья отцу ребёнка.

— Сим повелеваю: ведьму приговорить к смерти, через линчевание.

Глашатай свернул бумагу и, коротко кивнув монахам, отошёл в сторонку. Двое церковников, стоящих по обе стороны от стола, разом взмахнули руками и всхлипы затихли. Девушка перестала дрожать, но её глаза стали расширяться от первобытного ужаса. Толпа взорвалась радостными криками и проклятиями в сторону богомерзкой ведьмы.

Да что они делают? Она же всего лишь помогала людям.

У лестницы, ведущей на плаху, началась небольшая свалка, но очень скоро по ступенькам поднялся широкоплечий бородатый мужчина, в кожаном потёртом фартуке. Я узнал его, он был отцом ребёнка, которого вылечила эта девушка. На его лице было ликование, а глаза пылали жаждой крови.

Остановись. Она же вылечила твоё дитя от недуга.

Широкими шагами кузнец, а это был именно он, подошёл к столу и обратил свой взор к священнику. Тот коротко кивнул, и на лице мужчины отразился почти детский восторг. Он схватил короткий ножичек, который я сначала принял за элемент декора. Даже отсюда я мог видеть, что нож невероятно ржавый от времени и пролитой им кровью. А ещё он был тупым, потому что такой слой ржавчины не способствует остроте лезвия.

Что ты делаешь? Остановись!

Кузнец подошёл к столу, и лишь раз взглянул в глаза девушке. Но её взгляд, полный мольбы и страха, никак не подействовал на него. Схватив одной рукой её за грудь, он начал работать этим ржавым куском металла.

Нет. Нет. Нет!

Девушка изогнулась дугой. Она начала биться, пытаясь отодвинуться подальше от мучителя, но гвозди и ошейник держали крепко. Меня начала колотить. Не отрывая взгляда, я смотрел, как ржавый ножик с каждым мгновение отрывал, иначе это не назовёшь, всё больше плоти от её миниатюрной груди.

Стой! Нет!!

Я почувствовал невероятное отвращение и боль. Я словно попал на её место. Отвращение и страх липкой субстанцией текло сквозь её тело, забираясь в каждый закоулок, который только мог найти. Боль. Страх. И ненависть. Ненависть к людям, которые предали её, хотя она всего лишь хотела помочь. Ненависть к церкви, с её законами. Ненависть к Богу, который отвернулся от неё, когда её отец лежал в предсмертной агонии. Она решила помогать людям сама, потому как Бог бессилен. И теперь она лежала здесь, чувствую грубую хватку тяжёлой руки кузнеца, чьего сына она спасла когда-то, и ржавый метал, неровно отрезающий её плоть. Девушка изогнулась дугой и дико закричала. Ей было так противно и больно, что она была готова умереть прямо сейчас, лишь бы больше не чувствовать всего этого. Она попала в Ад на земле.