Владислав Кетат - Стать бессмертным

«Правду говорят, что от любви бога и смертной женщины ничего хорошего не выходит», — иногда шутил про себя Евгений Иванович.

Весенний две тысячи третьего года семестр оказался последним, когда Евгений Иванович Рыжов преподавал в Сенишах. Пятого мая, возвращаясь домой с собственного юбилея, Евгений Иванович упал с лестницы в подъезде своего дома и сломал левую руку, три ребра, шейку бедра правой ноги и голеностоп левой. Евгений Иванович не был пьян — как говорили потом его заклятые друзья — он прекрасно помнил, что с лестницы его аккуратно столкнули, но, вот кто именно, ему разглядеть не удалось — в подъезде было темно. Да и произошло всё настолько быстро, что Евгений Иванович понял, что тут к чему только когда уже лежал на полу.

Сразу после падения Евгений Иванович ненадолго отключился. Нехорошая, темнее темноты вокруг, воронка засосала его в некое локальное небытие, какое-то время подержала на самом его дне, а потом выплюнула обратно в подъезд, где была боль. Евгений Иванович пытался позвать на помощь, но вместо крика у него получился немощный стон, который вряд ли кто-нибудь мог услышать. Почти до самого утра Евгений Иванович пролежал на полу вонючей лестничной клетки, то, приходя в сознание, то вновь проваливаясь в спасительную пустоту. Несколько раз мимо проходили какие-то люди, некоторые даже спотыкались об него, но никто из них ему не помог. Только под утро его нашла соседка и вызвала «скорую».

Перелом голеностопа оказался настолько тяжёлым, что в районной больнице, куда Евгений Иванович попал, ему первоначально была обещана ампутация, но буквально через несколько дней состояние его несколько улучшилось, и от столь радикальных мер решено было отказаться. С бедром дела обстояли не лучше.

— В нашем с вами возрасте может и не срастись, — сказал Евгению Ивановичу пожилой хирург, — или срастись, да не так…

Всю весну и лето Евгений Иванович провёл в больнице. Студенты и преподаватели несколько раз навещали его, но, как показалось Евгению Ивановичу, в визитах этих не было ни капли искренности. Евгений Иванович сделал неутешительный вывод, что он никому на самом деле не нужен, и что выкарабкиваться из той задницы, в которую он попал, ему придётся самостоятельно. Собрав остатки воли и былой силы в кулак, он сумел расположить к себе фельдшера из отделения функциональной диагностики — Маргариту Лисину — которая вложила всю свою нерастраченную на других мужчин женскую энергию в процесс его выздоровления. Но даже после того как сняли гипс и была проведена восстановительная терапия, Евгений Иванович не мог передвигаться самостоятельно. Все попытки подняться хотя бы на костыли оказались тщетными — Евгений Иванович так ослаб, что был не в силах удержать даже свой небольшой вес.

Разумеется, ни о каких посещениях «Комнаты досуга» теперь не могло быть и речи.

Зима обосновалась в Сенишах, кажется, навсегда. Сугробы кое-где уже в мой рост, а от мороза хочется выть. Надев на себя всё тёплое, что у меня есть, иду на работу, служить.

Слева от меня голый лес, который недавно был зелёным и шумным, пахнущим жизнью и совсем не страшным; справа — занесённый снегом город, в котором мне жить ещё целый семестр. Только с наступлением зимы ко мне пришло понимание того, что сослали меня далеко и надолго — того и гляди, начну «Искру» в подвале печатать…

— Цейслер… это вы? — слышу я произнесённую шёпотом собственную фамилию.

Останавливаюсь.

— Леонид. Цейслер. Это же вы?

— Вообще-то Алексей. Но это я, — говорю я, — с кем имею…

— Извините. Рыжов Евгений Иванович. Вы меня, должно быть, не узнали… Я понимаю… я знаю, как я сейчас выгляжу, Алексей. Подойдите, пожалуйста, я не могу громко говорить.

Я подхожу ближе и только тогда понимаю, что человек в инвалидной коляске, которого я поначалу принял за пациента больницы, которая неподалёку — это действительно профессор Рыжов, Евгений Иванович, хороший друг моего научного, и, как недавно выяснилось, известный бабник и пьяница.

Да уж, узнать его непросто. Совсем непросто. Будто взяли и искусственно, как латунную болванку, состарили нестарого ещё человека до состояния ходячей мумии.

Наклоняюсь к нему.

— Евгений Иванович, как вы сюда попали?

— Меня привезла сюда моя… э-э-э помощница. Это я её попросил. Она добрая. Глупая женщина, да хранит её провидение… теперь она куда-то ушла, кажется в аптеку или, может, ещё куда. Не помню, я задремал, — тут он кашляет так, будто из его лёгкого выбило воздушную пробку, — это всё детали, Алексей, закатите меня, пожалуйста, в здание. Я замёрз.