Михаил Федоров - Искатель, 2014 № 06

А потом из динамиков по внутренней связи объявление прозвучало. Мол, сидите тихо, и всё в порядке будет, возвращаемся в аэропорт. И через минуту снова: «Никому не двигаться. Если вы попытаетесь двигаться, вы подвергнете опасности и себя, и самолет». Ну, толпа немного приутихла. Кто молится, кто беззвучно слезу пускает. В 8:26, чувствую, самолёт разворот делает. То есть действительно на Нью-Йорк пошли.

Да, переживания незабываемые. Трудно все словами выразить. Но одно самое острое — ощущение абсолютной непредсказуемости нашей жизни. Знаешь, что все эти девяносто человек через двадцать минут отправятся к праотцам. Со всеми их планами, желаниями, надеждами. (Хотя они ещё об этом не догадываются.) И от этого как-то грустно становится.

Не хотел я вмешиваться в процесс. Но пришлось. Как только камикадзе из кабины снова трепаться начал насчёт того, чтобы никто сопротивление не оказывал, и самолёт стал снижаться, ко мне тот, что с бородкой, подошёл. Смотрит на меня, значит, и спрашивает, а где Сатама, он должен на моём месте сидеть. А я ему в ответ говорю, что сидит твой Сатама сейчас в Бостоне на унитазе. Очень напрягся бедняга Сатама, когда какал, вот тромб у него и оторвался.

А эта гнида нож костяной вынул и собрался в меня его воткнуть. Я подумал, не один я такими ножами пользуюсь. И ещё подумал, что сейчас кино-то закончится, а мне его досмотреть, ох, как охота.

Двоих я этим ножичком и порешил. А третьего, того что с бородкой, леской собственной удавил. Народ как это увидел, обрадовался, начал мне аплодировать. Словно я Брюс Уиллис какой-то.

В кабине кровь пилотов аж под ногами хлюпала. А эта сволочь египетская самолёт уже на небоскрёб нацелил. Ну, я ему по-быстрому голову свернул и сам за штурвал уселся. Минуты три-четыре у меня оставалось. Я штурвал влево, вправо — ничего. На себя потянул — никакой реакции. Самолёт меня не слушается. В полный отказ ушёл.

Последнее, что помню, — увидел расширенные от ужаса глаза какого-то парня, смотрящего сквозь окно небоскрёба на гигантскую тушу «Боинга-767», который вот-вот врежется в северную башню Всемирного Торгового Центра. Услышал, как заверещала та женщина в зелёной кофточке. И как я от страха крикнул: «Банзай!!!»

На указателе было написано: SAN TROPEZ.

Потянулись сельские деревянные домики. На фоне одного из них я увидел молодую супружескую парочку — танцующих испанцев. На самом деле они не танцевали, а только делали вид, что танцуют. Поскольку танцевать им не позволяли туго натянутые верёвки, во все стороны идущие от их гибких тел. Концы верёвок были привязаны к колышкам, вбитым в землю. Как у туристической палатки.

— Что-то типа ныряльщика, — сказал я.

— Да. Там, на озере, был их сынок, — подтвердил Гримбл-Громбл.

У ныряльщика из воды торчали ноги, а круги от него не шли. Видимо, он давно нырнул, да забыл вынырнуть.

Впереди, оставляя за собой облако пыли, кто-то ехал нам навстречу. Громко тарахтел мотор.

— Только ведь искупались, — недовольно пробурчал гном.

Буквально через минуту мимо нас пронёсся мотоциклист. На него я внимание не обратил, а вот от его спутницы трудно было оторвать взгляд. На заднем сиденье мотоцикла сидела совершенно голая, очень сексуальная рыжеволосая красотка в красных лакированных туфельках и с красным же ранцем на спине.

«Порнозвезда», — подумал я.

Облако пыли накрыло нас, и мы закашляли. А когда прокашлялись, я спросил у гнома:

— Кто этот мотоциклист?

— Кто, не знаю, но то, что он уже нашёл то, что искал, это бесспорно.

— Бесспорно, что он с порно, — пошутил я.

Гном захихикал.

Дальше дорога шла вверх. Въехав на пригорок, я увидел справа, за полем, синюю полоску моря.

— Сворачивай к морю, — сказал гном. — На берегу не так душно будет.

С моря потянуло свежестью. Я поднажал. Велосипед подкатил к развилке. На квадратном дорожном знаке была нарисована вилка. Отсюда стали видны бухта и песчаный пляж.

— Как называется бухта? — спросил я у Гримбла-Громбла.

— Кратковременная потеря рассудка, — был его ответ.

Над бухтой кружил дельтаплан. На самом же пляже стояло несколько сотен кроватей, вереницей в пять рядов, растянувшихся вдоль побережья. Кровати были металлические, аккуратно застланные одеялами. Между кроватями ходила медсестра с пухлой стопкой постельного белья.

Съезжая с кручи в бухту, я заметил и темноволосого парня, сидящего на одной из кроватей и читающего какую-то большую книгу. Когда мы к нему приблизились, он закрыл книгу, отложив её в сторону. На обложке я прочёл: «Inside Out» («Шиворот-навыворот»).