Борис Пьянков - Искатель, 2013 № 12

— Но отчего же все этого не понимают? Не мыслят, как вы? Не сотворят порядок у себя в голове?

— Есть такие люди, для которых порядок у них в голове стал бы для них трагедией.

— Да поди ж ты! Ай, хитро! Хитро… Но зато ж они не игроки. Они же искренне мерзавцы, так?

Сергей не ответил. Он задумался. Но не над вопросом, а над этой любознательностью, этим стремлением, этим тяготением со стороны какой-то там программки, набора электронных данных и команд, даже не имеющих физической оболочки, познавать. Познав человека, они попытаются заглянуть в самое мироздание, приручить Вселенную. И будут ли они в этом соревноваться с нами? Станем ли мы соперниками со своими собственными творениями? Весь опыт истории говорит за то, что это неизбежно: творцу и творению становится тесно, и если начинается все с соревновательности, то заканчивается именно соперничеством. И пусть поначалу творец и является объектом изучения и даже преклонения, от участи изгоя он не застрахован.

— Некоторые искренне, но… — Сергей очнулся от задумчивости; швейцар не сводил с него своих пытливых глаз, все это время наблюдая за ним с неотступным вниманием дьявола, — но многие все же играют. Всю жизнь приходится играть. Быть собою — самая трудная роль. Мне ли не знать…

Интересно, играл ли швейцар? Игралась ли с ним эта программа? Способна ли она уже была на это? Что в действительности ей было нужно? Была ли у нее какая-то своя, особая цель, которую она скрывала под маской добродушия и любопытства?

— Даже когда люди остаются наедине с самими собой, они зачастую играют, — Сергей уже не столько обращался к швейцару, сколько пытался разобраться в этой задачке с душевными кривляньями. — Даже когда они пытаются усовершенствовать себя, многие делают это лишь для того, чтобы лучше играть свои роли. Да и вообще, люди слишком много времени и усилий тратят на совершенствование самих себя и слишком мало — на совершенствование мира. А важно-то именно второе, да и первую задачу немало облегчает.

«Жаль, я не программист, — подумал Сергей, — поэтому программу эту мне не приручить. И будет тешиться она и дальше. А впрочем… пусть тешится. Пусть изучает. Пусть будет равной человеку. Пусть будет равной мне. Какой мне от этого убыток?»

Он прервал свои размышления и с изумлением уставился на швейцара: мысли вдруг принялись колоть ему висок, причем настолько осязаемо, что он невольно поморщился.

— Ладно, пойду я. — Он с силой потер виски. — Что-то у меня голова разболелась. Хм… Странно… К чему бы это?

Вернувшись в опочивальню, Сергей в нетерпении направился прямо к столику со свечой, чтобы повторить опыт. Зажечь ее было делом нескольких мгновений, но, уже поднеся руку к задрожавшему пламени, он снова остановился в нерешительности…

Мертвую тишину ночного дворца огласил дикий крик боли. Уголки губ и глаз швейцара дернулись и сжались, отчего на лице его родилась добродушная улыбка.

— Сергей, а вот если вы листали «Толковый словарь Даля», то, конечно, согласитесь, что составлен он крайне бестолково… — не поднимая головы, пробормотал он в пустоту и уже в следующее мгновение вновь был поглощен чтением и своими мыслями.

Вот уже почти час, как Сергей, несколько обалдевший от вкусовых впечатлений, обрушившихся на него с невообразимой яркостью и даже некоторой яростью, сидел за обеденным столом в окружении многочисленных блюд, значившихся в президентском меню. Прямо перед ним лоснящейся горкой раскинулись несколько килограммов осетровой икры, которую он, немало обессилев после продолжительной осады собственного желудка, более не глотал жадно, фактически с остервенением — он мог лишь играться с ней.

Уже само перекатывание между нёбом и языком этих маленьких, упругих комочков дарило радость. Да, не просто наслаждение, а именно радость. Почему, он и сам бы не смог объяснить, но если бы в этот момент его спросили, счастлив ли он, он, не задумываясь, ответил бы: «Да». А их вкус? Вкус был… нестерпимо божественным. Зрелый, живительный, свежий, мягкий, зовущий, колдовской. Сергей был не в состоянии остановиться, сказать себе: «Хватит!»

«Ах, волшебник швейцар-то, а? — твердил он самому себе. — Чародей… Ведь чародей? Чародей. Чародеюшка!»

— Я смотрю, у вас сегодня отменный аппетит, господин Президент, — то ли с завистью, то ли с озлоблением заметил Виктор, то и дело поглядывавший, как бы невзначай, на бегущую строку.

— А что, любезный, — Сергей запрокинул голову, чтобы видеть стоящего за ним официанта, — шампанское у нас имеется? Ну, так неси.