Анатолий Галкин: Искатель, 2013 № 08

— Эх, Роза Сабировна, выбор всегда есть. Вы-то, что от меня хотите?

— Совсем простую вещь. Вы освобождаете мужа, а я оплачиваю вашу работу в том объеме, как сочту нужным. И только после ее завершения.

Лобачев встал, скрестил руки на груди, всячески изображая сложный мыслительный процесс.

— Понятно. И какова предлагаемая вами сумма?

— Я полагаю, что это будет пятая часть от того, что вы запрашивали. Это будет справедливо. А пока можете взять вот это.

Назимова указала на лежащую на столе десятитысячную пачку.

— Понятно! Ловко вы меня подловили.

Продолжая размышлять, Лобачев посмотрел на потолок, перевел обе руки за спину и дружелюбно улыбнулся, когда ощутил торчащую за спиной рукоятку пистолета.

— А, пожалуй, я согласен. У меня действительно нет другого выбора.

Он сделал три шага навстречу Назимовой и молниеносным ударом заставил ее замолчать на десять минут.

Он даже взглянул на часы. Он во всем любил точность.

Затем он прошел в спальню и сразу же в большом платяном шкафу нашел все необходимое: несколько цветных поясков от платьев хозяйки и три галстука.

«Очень удобные кресла она поставила. К стулу было бы сложнее привязать, а здесь такие подлокотники удобные. Почему опять работать с женщиной? Я интеллигент и не люблю их бить. Но недавно была нежная Софья. Теперь своенравная Роза. Тенденция, однако».

Лобачев развалился на диване и взглянул на часы. Сейчас Роза очнется и начнет соображать.

Он ждал и пытался продумать свои дальнейшие действия.

Голова плохо слушалась. Странно, но ему мешала старая песенка Высоцкого. И даже не вся песня, а ее первая строка, где блатной герой уверял: «Я женщин не бил до семнадцати лет…»

Назимова очнулась через пятнадцать минут.

Ее реакция испугала Лобачева. Она даже не взглянула на свои связанные руки, а спокойно смотрела ему в глаза:

— Что дальше будете делать, Николай?

— Мне нужен сейфовый код. — Лобачев заметно нервничал. — И я его получу обязательно.

— Ты можешь принять мое предложение. Ты можешь убить меня. А вот код ты получить не можешь. Поверь мне.

Лобачев почувствовал, что внутри него кроме страха стало разрастаться что-то дикое, темное, злое и сумасшедшее. Это «что-то» не поддавалось никакой логике.

Он приблизился к Назимовой и стал водить перед ее лицом горящей зажигалкой. Федор успокоился бы сейчас, если бы она стала плакать, просить его о чем-нибудь или кричать от страха.

Но она даже ни разу не моргнула. И молчала, как сфинкс.

Лобачев понял, что не сможет просто жечь ее лицо зажигалкой. Тут нужно что-то другое, а опыта пыток у него почти не было.

Время работало на Назимову. В любой момент мог кто-нибудь позвонить к ней, могли прийти домработница, йюбовник, друзья или подруги.

Лобачев не мог понять эту странную железную Розу. Женщина вообще загадка, а восточная жена — это вообще ребус. Точно сказано, что Восток — дело тонкое.

Может быть, она так спокойна потому, что знает что-то такое, чего не знает он?

Лобачев решил, что спасти положение могут только напор, быстрота и решительность. И зачем она показала ему, что деньги лежат в этом проклятом железном японце?

Лобачев затравленно взглянул на свою пленницу. Как спокойно и надменно она сидит в этом кресле. Точно, как жена султана.

Интересно, а почему примерно такое же кресло в Америке называют электрическим стулом? Возможно, это ее отрезвит?

Федор понял, что больше всего электроприборов было на кухне. И он бросился туда.

Ему приглянулся провод от микроволновой печи.

Он сбросил прибор на пол, наступил на него и стал рвать белый кабель. Потом он схватил нож и бросился в комнату — надо зачистить провод у нее на глазах. Нож оказался тупым, и часть изоляции он рвал зубами.

Кресло стояло далеко от розетки, и ему пришлось подтащить его к стене.

Все готово!

Дальнейшая оттяжка экзекуции только покажет его слабость.

Голос не слушался Лобачева. Самая важная и решительная фраза была произнесена визгливо, тоном второразрядного трагика из провинциального театра:

— Ты сама меня заставила! Я не хотел крови. Но ты сама вынуждаешь. Говори код, гадина!

Но Роза гордо молчала. Она вела себя как шахидка.

Первый раз он осторожно прикоснулся оголенными проводами к ее плечам.

Назимова вздрогнула, но почти не изменила надменного выражения лица:

— Плохой ты психолог, Николай. Чего ты этим добился? А того, что я снижаю размер твоего будущего гонорара в два раза. Развяжи меня и начинай работать.