Аул Дженджири — место неволи Герасима Жолуба — находился в чудесном месте. Горные склоны, поросшие самшитом, дубом и грабом, быстрая, с каменистым дном речка, вода в которой была такая холодная, что ломило зубы, светло-голубое ласковое небо, изумительный по чистоте воздух — это был благословенный уголок на земле. Может быть, кого-то и радовали эти первозданные красоты, но только не Герасима — они лишь усугубляли горечь его неволи.
Однако самым большим испытанием оказался для него разговор с Исмаилом. Аксакал был сед, хром на одну ногу, а лицо его покрывали глубокие шрамы — следы давних горячих битв. Он предложил Герасиму принять магометанство — тогда пленник будет равный со всеми мужчинами в ауле. Кровь закипела в венах у казака, когда он услышал эти слова. Большим усилием воли он сдержался, чтобы не броситься на Исмаила.
— Этого никогда не будет! — твердо сказал Герасим. — Я православный христианин, им навсегда и останусь!
Аксакал, не ожидавший такого отпора, вскочил с табуретки и, приседая на одну ногу, прошел по сакле влево, потом вправо; шрамы на его лице побагровели.
— Навсегда? — остановившись посреди сакли, спросил он. — А если через минуту ты будешь висеть на суку?
— От Христа, моего Спасителя, я не отрекусь и на суку!
Исмаил сел на табуретку, потом снова вскочил, быстрее обычного прошелся по сакле.
— Вздернуть его! — закричал он, багровея уже не только шрамами, но и всем лицом. — Да побыстрее!
Черкесы схватили казака, грубо выволокли наружу и накинули на его шею веревку. Один из них с обезьяньей ловкостью взобрался на дерево, чтобы привязать веревку к суку.
— Ну, Христос или Аллах? — подойдя почти вплотную к Герасиму, спросил Исмаил.
— Христос!
— Ну и погибай вместе с Ним! — Пинком здоровой ноги аксакал выбил табуретку из-под ног пленника.
Большое крепкое тело казака рухнуло вниз, пригнув ветку (от сотрясения на землю упало десятка два спелых грецких орехов), и закачалось на веревке. В следующее мгновение Исмаил выхватил из ножен саблю и — никто не успел и глазом моргнуть — перерубил веревку; Герасим упал на землю, быстрым движением обеих рук ослабил петлю на шее.
— Такая смерть для тебя слишком легка! — Аксакал отточенным движением вложил саблю в ножны. — Посадите его на цепь к колоде! Пусть умирает медленной и мучительной смертью! Как собака!
Потянулись невообразимо тягостные дни. С восходом солнца пленника выводили на какую-нибудь тяжелую работу (обычно он строил из крупных камней помещения для скота), а вечером снова сажали на цепь. Пища была самая скудная. Казак подвергался постоянным насмешкам, издевательствам, унижению. Редкий черкес, проходя мимо, не кидал в него палкой или камнем; мальчишки или дразнили его, строя рожи, или осыпали пылью; однако самую изощренную «забаву» устраивали малыши: наученные своими родителями, они подходили к пленнику и железным прутом, раскаленным в огне, «штрикали» его в руки, в ноги, в бока. После таких «забав» на теле казака появлялись гнойные язвы.
По ночам, когда глумливый аул засыпал, Герасим, стоя на коленях, со слезами молился. Особенно горячие молитвы он возносил Святителю Николаю, которого с юности почитал и которого чаще, чем других святых, просил о помощи.
— Призри на меня, угодниче Божий, — взывал он, — помилуй меня, окаянного, не дай погибнуть вдали от Родины. Ты видишь мои каждодневные муки, а также слезы, которые я проливаю по ночам, и, как избавил ты трех воевод от неминуемой смерти, остановив руку палача, так избави и меня от сей тяжкой неволи. Я знаю, что страдаю за свои многие грехи, и поэтому даю обет: если окажусь дома, то приму Ангельский чин и остаток жизни посвящу служению Богу.
Однажды, под вечер, к Герасиму подошел, опираясь на палку, седой как лунь, согбенный годами старик.
— Я помогу тебе бежать, — сказал он.
— А кто ты? — спросил казак. У него возникло подозрение, не подослан ли он черкесами, чтобы проверить его.
— Я русский.
— Русский? А почему ты не пленник, как я?
— Я сбежал из армии и явился сюда добровольно. Принял ислам, женился. У меня четыре сына. Часто рассказываю им о Родине. Очень скучаю по ней, по православным храмам. Я понял, чего лишился. Домой мне уже не вернуться — чувствую приближение смерти. Я подумал: если помогу тебе бежать, то Господь простит мне хотя бы малую толику грехов.
После этих слов Герасим понял, что старику можно доверять.
— Но как ты мне поможешь? — спросил он. — Ведь меня день и ночь сторожат.
Читать дальше