Владимир Михайлов - Все начинается с молчания

— Откуда мы знаем? Может быть, страшная какая-нибудь война, даже и с пришельцами, может быть — полная непригодность Земли к дальнейшей жизни людей вследствие не задержанного вовремя развития цивилизации, а может быть, и еще что-то — ну, очередная болезнь века, от которой не успели найти средства... Видишь ли, возвращаясь, мы знаем, что нам придется пройти через многое, в том числе и скверное. Но тут мы хоть знаем, что нам предстоит! А когда знаешь, уже не так страшно. Да и кроме того... Ты говоришь о регрессе, обо всем таком. Но посмотри вокруг, на людей, которых ты знаешь. Разве им плохо? Разве они недовольны? Жалеют о Первой жизни, о временах Свободной воли?

— Да помнят ли они?

— Не обязательно сравнивать с чем-то, если ты чувствуешь, что тебе больно. Но людям не больно. Им вовсе не плохо. Да, они лишились возможности решать. Совершать поступки по своей воле. Но разве в той своей жизни они так уж часто решали сами и совершали поступки по своей воле? Зато теперь они пользуются всеми благами жизни. Никакого риска. Никакой ответственности. Ни малейшей необходимости задумываться над жизнью. Все определено. И человек старается извлечь максимум эмоционального удовлетворения из каждого прожитого по программе момента. И ты хочешь лишить его такой жизни, которую он, быть может, воспринимает как награду за прожитую в хлопотах первую. Только хочет ли он, чтобы ты его лишил?

— Но у него нет главного! Дух требует, чтобы каждый из нас стремился стать лучше! Но мы не можем...

— Но может быть, это все-таки меньшее зло.

— Иными словами,— сказал Зернов,— ты мне не помощник.

— Нет. И тебе советую: брось. Зря потратишь нервы, силы. Поверь: пройдет. Свыкнешься. Ощутишь благость всего того, о чем я тебе сегодня говорил. И порадуешься тому, что не попытался испортить что-то.

— Ты говоришь, Наташу ты любил?—спросил Зернов вдруг, казалось бы, и не к месту вовсе.

— Тебе пора,— сказал Сергеев в ответ,— Директорское начинается: слышишь, соседи уже пошли. Сегодня длинное будет директорское.— Он взглянул на часы.— Хорошо, правда: идти на совещание и ничуть не волноваться, заранее зная все, что там будет и чего не будет.

Да, не так просто решалось все: ведь и у Сергеева была своя правда, и не одна даже, а несколько, и самой главной из этих его правд была: кто может взять на себя ответственность решать за людей, не спросив их? Изменить что-то только для себя, для Наташи? А можно ли так? Вряд ли: если уж начнутся изменения, то покатятся, вероятно, лавиной.

Но смириться Зернов не мог. И решил все-таки сделать попытку изменить свою линию бытия, свою судьбу, карму, если угодно. Решил открыто выказать неповиновение Времени, Второй жизни.

Пришло время ехать на свидание с Адой. И Зернов решил, что не поедет. Это казалось делом достаточно простым: не надо было ничего делать, напротив: надо было ничего не делать. Просто удержаться — и все.

Ехать на свидание предстояло из дома. Зернов решил, что за час до срока примет основательную дозу снотворного. А перед тем запрется в квартире и выбросит ключ в окно. Интересно, как тут будет выкручиваться Время, не без самодовольства подумал Зернов, и весь этот план и мысли его доказывают лишь, насколько сильна бывает инерция сознания — инерция, позволявшая думать, что хотя бы мелкими своими поступками еще можно было распоряжаться по собственному усмотрению.

Свидание, как обычно, должно было состояться утром, до работы, поскольку в Первой жизни все это происходило по вечерам. Зернов проснулся не как обычно — сразу, а постепенно, но зато очень приятно: как будто медленно вылезал из теплой, душистой ванны. Встал. Голова была необычайно ясной. Он сразу же принял снотворное, потом сел завтракать. Посидел немного, настраивая себя на полный успех задуманного. И в самом деле: принял же он снотворное, как и хотел, и ничто не помешало ему! Правда, он никак не мог вспомнить: а не принимал ли он снотворное в это же время и в Первой жизни? Но он и не очень старался вспомнить. Пришла пора выбросить ключ. Зернов встал. Вышел в прихожую: ключ был в кармане пальто. Рука сама собой потянулась снять пальто с вешалки «Нет,— остановил себя Зернов,— этого делать не надо, нужно только достать из кармана ключ. Достать ключ!— приказал он мысленно сам себе.— Достать ключ!» Зернов напряг всю свою волю, пытаясь сконцентрировать ее в исчезающе малом объеме, чтобы она приобрела пробивную способность летящей пули. «Достать...» Вдруг сильно закружилась голова. Быстрее, быстрее. Он перестал видеть. Кажется, перехватило дыхание. Кажется, он падал. Кажется, кричал: его охватил почему-то дикий, необъяснимый ужас. Потом была тьма. Еще позже Зернов очнулся; ключ был в кармане пальто, пальто — на Зернове, Зернов — в автобусе, автобус ехал туда. Зернов сидел, никто не обращал на него внимания. Видимо, и в бессознательном состоянии он вел себя как нормальный человек. Вместо сознания действовало Время.