Пол Андерсон: Миры Пола Андерсона. Том 19

Коффин вздохнул.

— Все это примеры, так сказать, сиюминутных решений, — сказал он. — Мы не можем предписывать поведение будущим поколениям. Все, что мы можем, — это обрисовать определенные дилеммы — нынешние и будущие, — выдвинуть некие идеи и внушить тем, кто придет нам на смену, с чем им придется встретиться в будущем и что будет лучше, если они к их решению начнут готовиться загодя.

Стейн ехал в глубокой задумчивости. Пел ветер, шептались листья. Из лесу выбежало стадо серозеров и помчалось через поляну грациозными прыжками. Наконец он сказал:

— Думаю, я понимаю, к чему ты клонишь, Дэниел. Через сорок или пятьдесят лет проблема пролетариата, таким образом, все еще будет в зародыше. Только немногие люди, в худшем случае, будут находиться в положении тех, кто лишился своих корней. Экономика будет развиваться, рабочих мест окажется много, образуется избыток средств, который можно будет использовать для помощи тем, кто живет вдали от города, чтобы помочь им встать на ноги. Ничего такого, с чем нельзя справиться, если есть разум и добрая воля.

За исключением того, что произойдет, когда Терра швырнет в нас своими пятью тысячами поселенцев.

Коффин кивнул:

— Да.

— У которых не будет возможности стать независимыми фермерами, которым придется адаптироваться к более высокой силе тяжести, к более длинному дню и более короткому году и к массе других особенностей, прежде чем они смогут работать. Да и тогда, видимо, они не будут обладать теми навыками, на которые есть спрос, учитывая, что даже самые простые вещи здесь делаются иначе, чем на Терре. Вместо редких индивидуумов, которым надо время от времени чем-то помочь, Верхняя Америка получит мгновенно возникший пролетариат.

— К чему она будет совершенно не подготовлена, Джордж, ибо не имеет опыта в обращении с этим явлением. Черт, я тоже не представляю, как с ним надо обращаться, и сомневаюсь, чтобы кто-нибудь в этом многоопытном Анкере знал об этом больше меня.

— Все это вряд ли коснется Низин.

— Еще как коснется-то, если мы хотим удержать планету единой. — Коффин помолчал. — Или свободной. Принцип нетолкания локтями еще не гарантирует свободу. Кое-какие самые жестокие империи в истории Земли имели огромные пустынные пространства в своем распоряжении.

Он выпрямился в седле, хотя и начал уже уставать от верховой езды. Раньше он не счел бы такую поездку долгой.

— Вот почему я и объезжаю округу, разговариваю с влиятельными и почтенными людьми вроде тебя, — сказал он. — Мне нужна поддержка этой общины, потому что я собираюсь внести самое, черт бы его побрал, радикальное предложение, когда Конвент соберется снова.

Прежде чем ответить, Стейн некоторое время молча всматривался в лицо своего друга.

— Я могу соглашаться с тобой или не соглашаться, Дэниел. Откровенно говоря, моя страна, страна, которую я люблю, она здесь, а вовсе не в Верхней Америке. Но я, разумеется, выслушаю тебя.

А если понадобится, подумал Коффин, то у меня найдутся и кое-какие резервы, чтобы надавить на тебя . И он начал говорить.

Дом де Смета, где Коффин останавливался, когда гостил в Анкере, был расположен довольно далеко от центра, в районе, где большинство домов обладали большими участками и стояли в рощах или садах. Уличные фонари были редки, деревья тонули в легкой дымке. Так что тут почти ничто не мешало видеть небо, когда лидер Мунданса отправился на прогулку.

Зима на плато выдалась тихая и холодная. Мороз пощипывал лицо, тело с удовольствием ощущало приятное тепло от зимней одежды, при дыхании в носу тотчас образовывалась влага, а изо рта вырывались облачка пара. Там, где тротуары не были замощены, земля под ногами звенела. Повсюду лежал снег, поблескивал иней там, куда достигал взгляд, а дальше лежали тени и ночная тьма. Иногда из окон падал желтый свет ламп, который казался одновременно и мягким, и каким-то бесконечно слабым. Далеко на востоке пики Геркулесовых гор сияли своими глетчерами.

А над всем этим простиралось небо. В Низинах мало кто наблюдал подобное чудо, хотя всяких других чудес взамен этого там хватало. Звезды теснили темноту неба — искры морозного огня, далее расплавлявшиеся в Млечный Путь. Сегодня этот колоссальный поток сверкал, как сверкает море в часы свечения. Три планеты — сестры Рустама — горели бронзой, серебром и янтарем. Среди них быстро бежала пигмей Сухраб, тогда как Ракш, достигший половинной фазы, висел так низко на западе, что казался огромным. Он отбрасывал тени от деревьев, медленно проплывая над поверхностью Рустама.