Ерофей Трофимов: Созвездие злобных псов

– Но…

Договорить Джек не успел. Яхту ощутимо тряхнуло, после чего за кормой полыхнула яркая вспышка. Мерно постукивавший дизель засбоил и заглох, а все приборы на кокпите вдруг перестали работать. Все пассажиры яхты, до этого лениво бродившие по палубе, дружно уставились в сторону вспышки, а потом так же дружно обернулись к мрачно опустившему голову адмиралу.

– Что это было, сэр? – осторожно спросил Джек.

– Помолитесь, друзья мои, – дрогнувшим голосом вдруг сказал адмирал. – Молитесь за души тех, кто несколько минут назад превратился в пар, и благодарите бога за то, что мы вовремя ушли. Русские пошли ва-банк. Они применили ядерное оружие. Так что он нашей благословенной Англии осталась только выжженная земля.

– Думаете, они рискнули? – спросил Джек, не веря собственным ушам.

– А кого им бояться? – пожал плечами адмирал. – Я предупреждал этих глупцов, что дразнить русского медведя опасно. Но они назвали меня старым паникёром. Что ж. Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Мы с вами здесь, а все эти умники развеяны пеплом по воздуху.

– Выходит, вы всё знали? – не унимался Джек.

– Предполагал, – покачал головой адмирал. – Я добился своей должности благодаря умению правильно анализировать последствия своих поступков, предвидеть ситуацию. Именно эти качества и спасли нас.

– Ну, значит, нам свыше предначертано продолжить жизнь вдали от тех мест, где родились, – философски протянул Джек, запуская двигатель яхты.

Почти месяц с того момента, как Матвей пришёл в себя, слились для него в одну сплошную борьбу. Борьбу с болью, с неподвижностью, с собственным телом, с распорядком дня в госпитале. На его упрямство регулярно бегали жаловаться врачи и медсёстры, но генерал Иевлев, отлично знавший причину такого поведения беспокойного пациента, только отмахивался от жалобщиков, обещая страшные кары тому, кто попытается ещё раз его побеспокоить из-за всякой ерунды.

Между тем упрямство проводника начало приносить свои плоды. Вскоре начали шевелиться пальцы рук, начали сжиматься кулаки, потом зашевелились сами руки. И это был серьёзный прорыв. Шевелить головой ему всё ещё было больно, но и здесь проводник проявил чудовищное упорство. Буквально воя от боли и не пытаясь прятать набегающие слёзы, он поворачивал голову из стороны в сторону, заставляя шею работать.

Глядя на его мучения, даже привычные ко всему физиотерапевты начинали останавливать проводника, беспокоясь, что излишним напряжением он навредит себе. Но Матвей в ответ только посылал их подальше, продолжая издеваться над собственным телом, словно наказывая его за предательство. Спустя ещё неделю начали шевелиться и ноги.

Вставать ему не позволяли, но Матвей и не торопился, помня слова врача о том, что упав, он может окончательно потерять надежду на возможность передвигаться. После очередного обследования и кучи анализов воротник с шеи был снят. Разглядывая в зеркало уродливый шрам на шее, Матвей мрачно скривился, тихо процедив:

– Ну, могло быть и хуже.

Осколок распахал мышцы шеи, порвав сухожилия и чудом не порвав аорту. Сшитые мышцы постоянно тянуло, из- за чего голова у проводника всё время была чуть наклонена влево. Но самое главное, что теперь он мог тренировать её постоянно. Принесённые медсестрой маленькие гантели стали его постоянными спутниками. Ещё через две недели Матвей попытался сесть. Темпы, которыми он восстанавливался, удивляли даже медиков. Но Лоскутов, отлично понимавший, что к чему, только пожимал плечами, с усмешкой ворча:

– Если бы он не встал, я бы сказал, что мне бойца подменили.

Он приезжал на базу раз в неделю, регулярно привозя от Даны короткие письма, которые Матвей с удовольствием перечитывал после отбоя. Так было и на этот раз. Вошедший в палату Лоскутов крепко пожал проводнику руку, передал письмо и, присев на край кровати, спросил:

– Как дела?

– Готов хоть сейчас домой отправляться, – решительно ответил Матвей.

– Поговорю с врачом, – кивнул генерал.

– Не верите, что я встану? – вдруг спросил Матвей, всматриваясь в лицо генерала.

– Очень на это надеюсь, – не стал кривить душой Лоскутов.

– Не бойтесь. Я не стану для неё обузой. Если не получится, сам уйду.

– Как это? В каком смысле сам? – растерялся генерал.

– Как все солдаты уходят, – развёл руками Матвей. – От пули.

– Не дури, – рыкнул Лоскутов, сообразив, о чём он говорит.

– Я не дурю. Я давно всё решил. Сидеть пнём и ждать, когда о тебе вспомнят, не для меня. Не мирное время, когда инвалидов с обычными людьми равняли. Сейчас даже кресло инвалидное не найдёшь. Обузой я не стану.