Екатерина Белецкая - Звездный колокол

– Мне надо выйти, – относительно приемлемая фраза. Одна маленькая деталь – чтобы выйти, надо встать. Всего-то.

– Ну, выйди. Вставай давай. Помочь?

– Не надо.

– Слушай, я тебе что-то все-таки отбил. – Улыбка становится чуть виноватой, но именно что чуть. Не чувствует он за собой особой вины. – Сейчас медиков вызову.

– Не надо!

Ну-ка, кто у нас сильнее – воля или тело? Собраться. И – рывком. Все эти плавно-медленно-тихонько – к черту. Рывком – на ноги. В глазах темнеет, но буквально в трех метрах впереди выход из комнаты… как хорошо, что эти домики такие маленькие, и нет бесконечных коридоров, переходов, и прочего, лишнего, ненужного… Несколько шагов, и дверь послушно открывается, выпуская туда, куда хотелось – под ледяной осенний дождь, и со всего маху на колени, и холодная вода по обнаженной спине, и терпкий запах умирающих листьев и травы, и спасительный холод, и мокрые, скользкие камни, и непроницаемая мгла.

Бесконечный дождь, ночь; одно-единственное желание, которое вполне можно осуществить – оказаться максимально далеко отсюда, а для этого нужно встать на ноги, и пойти прочь, ведь там, в конце пустой улицы – тропинка по склону, вниз, с горы, потом выход в степь, потом был перелесок, потом река… дойти, и… больше всего хочется… если кто-то другой не пристрелит, то я сам…

– О-па… Так, гермо, хватит. А ну, давай обратно, – голос решительный, и рука на плече, и ничего, совсем ничего нельзя с этим сделать. Они же сильные. Настолько сам привык быть сильным, что забыл, насколько они сильнее. Я с ним не справлюсь. Уже один раз попробовал – получил. Сполна. А ведь он бил не всерьез, так, слегка приложил, даже не для острастки, просто рефлекторно, защищаясь. – Давай, говорю. Мне и без этого неприятностей хватает. Да не трону я тебя, на кой мне это?!

– Он же сказал…

– Ты совсем тупой, что ли? Тебе чего надо – тесты сдать или под дождем красиво поваляться? На Терре-ноль был? Поговорку знаешь?

– Какую?..

– Тебе чего – шашечки или ехать? – ехидно поинтересовался боевик.

– Но я не могу – вот так!

Все. Довольно! Молчать дальше – это еще раз нарваться. На эту улыбку, на протянутую руку, на…

На запах.

Пряный, сладкий, очень необычный – чем-то похоже на запах сухой листвы, меда (знакомая нота, но это лучше не трогать), вереска, солнца. Летняя степь на закате пахнет немного похоже…

– А кто тебя заставляет – так?.. – Кажется, он опешил. – Да. Реально псих. Ты сколько этим не занимался, гермо?

– Сорок один год.

– Ох и ни фига себе! – В голосе – неподдельное восхищение. – Мне семи хватило, чтобы все к чертям завалить. Прикинь, ни одного теста не прошел, вообще. – Боевик засмеялся. – Давай обратно, а? Жопой в луже, оно, конечно, охренеть как весело, но чего-то мокро.

– Что ты сказал про тесты? – Вроде бы стало чуть полегче.

– Сейчас сообразим, чего можно сделать. – Снова смех, уже покровительственный. – Не в первый раз. Сука Огден, чего удумал! Я ему не лабораторная зверушка, чтобы меня спаривать с кем попало.

– Я тоже. – Боль действительно успокаивалась. – Ладно, пошли. И надо рыжего вызвать…

– Напарника, что ли?

– Ну да.

Все еще больно. Пришлось опереться на протянутую руку, чтобы встать. Может, и впрямь что-то отбил? Но – уже спокойнее. На порядок спокойнее. Почему было сразу не сказать, что трогать не собираешься? Или… собирался, но раздумал?

Ну и день. Кошмарный день. Лучше бы его не было.

Начало, впрочем, было не самое плохое…

– Ты кто? Ты твоя мать или ее дочь? – Ит строго посмотрел на сидевшую напротив Маден и прищурился.

– Пап, ну не смешно это сейчас, – недовольно проговорила она. – Рыжий! Ит опять издевается!.. Пап, перестань, правда. Пузо же, ну чего ты… какая мама…

– Ты сидишь за столом и пуза не видно, – справедливо возразил Ит. – А вообще ты стала похожа на букву «я» из русского алфавита, ты в курсе?

– В курсе, Рыжий уже сказал. – Маден улыбнулась.

– Всегда он первым успевает, – проворчал Ит.

– Не всегда, – возразила Маден. – А вам точно нужно уходить?

Ит ждал этого вопроса. И в который раз удивился ее долготерпению: десять дней она держалась, ничего не спрашивая, а они в это время собирали снаряжение, ездили на стрельбы, на тренировки с чужой боевой группой, заканчивали в очередной раз переподготовку. Она все это видела. Вернее, они все это видели, все трое, вся эта странная семья. Семья их дочери. Видели – и молчали.

Но она все-таки не выдержала, сдалась.