Алексей Макаров - Черная пятница

Вот Хныч и присылает. Но, как и когда, убейте, ни разу не видел.

Сегодня мы к одной старушке ходили. Племянник ее, ехидна, хотел, чтобы она быстрее в мир иной отошла и подписанную ему год назад квартиру освободила. Заказал племянник «услуги мага». Настоящего, не шарлатана какого-нибудь. Ну и почти свел тот маг бабулю в могилу. Увидел я, как лежит она, не дышит, черней чернозема, уже готова Богу душу отдать, и обомлел. Как же так можно своих родственников ненавидеть, чтобы из-за бетонных метров на погост отправлять? Да, квартирный вопрос низвел многих в каменный век. Племянничек бабули давно уже там.

Спросите, как мы к бабуле попали? Так Хныч – мастер любые двери отворять. На дверной замок только посмотрит, как тот – щёлк, и – «прошу входить».

Кроме больной, в квартире никого не было: племянник носа не казал, а из собеса раз в неделю приходили.

Стою я у кровати, над которой ковер висит красный, цветы на нем изображены. Сейчас такие пылесборники немодно на стены вешать, а вот раньше да – актуально было. Слышал я историю, что похожий ковер один знакомый в советское время приобрел в комиссионке. Сказали знакомому, что ковер китайский, добротный, ручной работы, надо брать не задумываясь. Он и взял. Днем на ковре – настоящая красота: замысловатый орнамент глаз радует, а ночью – сквозь ворс толщиной в палец сам Великий Кормчий Мао пристально смотрит, изображенный с любовью мастера особой фосфорной краской, днем, естественно, невидимой. Жуть, одним словом. Отволок знакомый ворсистое чудо обратно в комиссионку и ругался сильно. Не на китайцев, а на продавцов, которые товар перед продажей не проверяют (хотя и не обязаны), потому как он не только ярче кремлевских звезд может гореть, но и заразу какую заморскую содержать. Ну ладно, это дела давно минувшие, а сейчас Хныч уже в бок толкает, не понял, чего это я вдруг призадумался и о бабуле забыл. Лежит она без сознания, а на ее груди – противная, похожая на варана, тварь сидит и свои лапы уже успела глубоко в грудную клетку запустить.

– Давай, чего застыл? – подбодрил Хныч. – Стаскивай «зверушку».

Легко ему говорить, а ведь они холодные всегда. Обжигающий руки морозец от них.

Я вздохнул и ладонь о ладонь потер. С ладоней искры потекли золотистые. Тварь как это увидела, рот зубастый раззявила и звук высокий издала.

– Сколько тормозить будешь, она же сейчас сольется с твердой материей, – злился Хныч. – Сейчас, сейчас, – отвечаю, а сам с омерзением тяну руки к твари.

– Хватай ее и гаси, чистоплюй! – торопил мой надзиратель.

Тварь между тем истончаться стала и в тело бабули глубже проникать.

Не теряя больше времени, я схватил хвост твари и резко потянул к себе. Она зашипела и заверещала еще сильнее. А бабуля дергаться начала и в себя приходить.

– Отрывай, и деру! – крикнул Хныч. – Не нужно бабушке тебя видеть.

– Ща! – сказал я, поднатужившись и вытащив из бабули сущность. Я дал ей щелбан, и она сразу сникла. Щелбаны навешивать я научился.

Хныч откуда-то извлек пластиковый пакет, положил в него сущность, как шмотку какую, а затем отправил пакет в неизвестность.

– Пойдем, бабушка скоро глаза откроет, – Хныч заторопился к двери, а я побежал следом.

Со стороны кровати раздался глубокий кашель, сменившийся еле произносящим слова голосом:

– Геночка, это ты?

Но ответа от «Геночки» не последовало.

– Всё, молоток, – прошептал Хныч, и мы спустились по лестнице к выходу из подъезда.

– Бабулю мы спасли. – сказал я. – Дай, господи, нездоровья ее племяннику.

– Ты опять? – повернулся ко мне Хныч. – Не суди, сам не без греха. И давай быстрей, у нас еще два «заказа».

– Идем, – вздохнул я. – Ложку свою не забудь использовать…

– Позже, Ваня! – резко сказал Хныч. – Я ничего не забываю. Часть твоего погашенного чернобесия – подпись на моих отчетах.

Так мы и ходим. Так и живем, если можно назвать это жизнью.

Другим «заказом» был дворник Авдеич. Он к себе постоянно нелюбовь жильцов испытывал. И один его оскорбит, и другой. Кляли мужика и по-тихому, и не совсем. Авдеич старался не сдаваться, и на «обидки» с достоинством отвечать. Вот с одним, особо ретивым жильцом, Моней Трудовером, как-то в кулачном бою сцепился, и большой Монечкин нос расквасил. Моня, однако, в полицию не побежал заявление подавать, но решил дворника другим способом «сменить». Чтобы надолго заболел, и все бы у него ломило и горело огнем, и чтобы никакие лекарства не помогали.