Валентин Колесников - Фаетон. Научно-фантастический роман. Часть 1

– Ах, сорванец! – ругался хриплым простуженных голосом чабан! – Ну появись мне, я с тебя семь шкур спущу!

Он шел пешком, сильно хромая на правую ногу. В левой руке держал повод исхудалой лошади, которая плелась следом.

– Что, опять пропал? – трескучий от старости голосом спросила Наа.

– Да, и пса с собой утащил. Мне целый день пришлось гоняться за овцами.

– От паршивца! – громко выругалась старуха. Было ясно, что-того, о ком говорят, здесь не любили.

– Эй, Жаннет! – крикнул чабан. На порог деревянного дома выбежала молодая девушка в длинной юбке и переднике с толстой тугой косой черных как смоль волос, ниспадающей до пояса.

– Помоги загнать отару в хлев.

Жаннет и чабан быстро загнали животных в помещение…

Мальчик пришел поздно. В окнах деревянного дома ярко горел свет. Он осторожно подобрался к стеклу, заглянул вовнутрь. За столом сидели пастух, Жаннет и Наа. В тарелках парилась пища, каждый черпал ложкой и ел. Мальчик проглотил слюну. Марсель вертелся у ног и вдруг жалобно заскулил. Пастух за столом оторвался от еды, прислушался. Затем резко вскочил со стула и, ковыляя, направился к низкой двери. Возле косяка снял с гвоздя ремень и вышел во двор.

– Где шлялся, щенок?! – громко крикнул он, вглядываясь в темноту. – Ану иди сюда, я с тобой разберусь?

Мальчик сидел в зарослях лопуха, дрожа от страха. В животе бурлило. Голод оказался сильнее. Он нехотя поднялся и медленно, потупив взор, направился к отцу.

Через минуту донеслись хлесткие удары ремня и сдержанное всхлипывание. Жаннет сидела за столом, закрыв лицо руками. По щекам у нее текли слезы.

– С тех пор, как умерла мать! – холодно говорила старуха, – Дену приходится туго. Мальчишка совсем от рук отбился, вместо помощника растим лентяя, нахлебника. Вон у соседей, Амир, золотым ребенком был и сейчас родители не нарадуются. Чабан! А это что?! – она не нашлась что сказать, махнула рукой. Затем принялась за еду. Дверь скрипнула. На пороге показался Ден. Он держал за ухо мальчишку, тот плакал, размазывая смешанную со слезами пыль по лицу.

– Садись! – приказала ему старуха, указывая на свободный стул. Зятем зачерпнула из кастрюли половником и подала суп в тарелке. Мальчик с аппетитом стал есть.

– Поговаривают, – начал Ден, – что в воскресенье будет аукцион.

– Ты что же, надеешься что-нибудь продать?! – спросила недовольно мать.

– Да, я бы хотел попытаться, может, на этот раз повезет.

– Ха-ха-ха, – нарочито зло засмеялась Наа, – ты надеешься на успех? Послушай, старую мать, если не хочешь потерять все, не суйся, еще время не пришло.

– Надоела мне нищета, мама! – в сердцах возразил сын. – Да и лентяй растет, разве ему эта крестьянская жизнь?

– Ты не крестьянин! Ты потомственный чабан! – властным голосом сказала мать, доказывая свое происхождение с горделивой осанкой, насколько позволяло ей старое тело. – Я удерживала тебя, когда ты сунулся в наемники в Нарфу, и что из этого вышло. Получил увечье бедра. Э-эх, не слушался старую мать. Ни одна из нас плохого своему сыну не пожелает.

– Сколько вам доказывать, мама, не в наемники, а в дворцовую охрану. И потом я нашел золотую шерсть!

– Не время еще, я тебе говорю! И забудь об этом.

Мать по-мужски стукнула ладонью по столу. В такие минуты она нравилась мальчику. Он даже переставал есть, наблюдая восхищенными глазами за бабушкой. Ужины редко кончались без подобных застольных разговоров. Жаннет в это время гремела посудой, убирая со стола. Последним встал мальчик.

– Омар! – окликнула его девушка! – ты куда?

– А, спать. – Тепло взглянув на сестру вспухшими от слез глазами, ответил он. Жаннет нежно взглянула на брата. Ее девичье сердце, по-женски чуткое, сжималось всякий раз, когда отец наказывал Омара. Тогда бедной девушке чудилось, что будь у нее власть над отцом, она бы хоть на мгновение заставила его страдать. Ей казалась, что отцовская жестокость, как наказание судьбы, как ад, в который ввергла ее жизнь волею того же отца.

– Я приду к тебе.

Омар наморщился от этих слов сестры. Ему были непонятны ее ласки. Особенно его терзал, прилив бурной нежности, проявляющийся в эти минуты, когда девушка залезала к нему в постель, ласково гладила его каштановые жесткие волосы и прижималась всем телом, трепетно осыпая поцелуями. Он чувствовал ее крепкую налитую девичью грудь сквозь ткань ночной рубашки, и брату становилось неловко. Его пугала мысль, что когда-нибудь он не выдержит и скажет ей обидное слово, которое лишит его, быть может, единственного близкого друга в целом свете. И приходилось терпеть, и он терпеливо переносил”телячьи" нежности. Омар тем временем очутился в своей комнате, если можно так назвать каморку с деревянной кроватью, занимавшей почти всю ее площадь. Единственное окно выходило во двор. Под окном стояла будка Марселя, и верный пес часто будил Омара по утрам, лая до тех пор, пока его хозяин не высунет патлатую голову во двор. Мальчик повесил одежду на вешалку слева от двери. Затем вышел в ванную. Ванная если учесть только название, то все остальное, что в ней находилось, не имело отношения к помещению под этим названием. Тем не менее в ванной был умывальник, прибитый к стенке. Под ним стоял на табуретке огромный медный таз. Рядом с умывальником кадка с питьевой водой и тут же в углу ночное отхожее место в виде помойного ведра. Мальчик умылся, помыл ноги в тазу. Затем вытер полотенцем лицо и ноги. Остаток воды слил из таза в помойку. Закончив туалет, он ушел к себе. Как сладостно уложить тело в мягкую белоснежную постель, расправить руки и ноги и погрузиться в забытье. Побои отцовского ремня ныли, не давая лечь поудобнее, наконец, все куда-то провалилось, возникнув странной картиной безбрежного синего простора: “Как странно, почему небо перевернуто” – Он подошел ближе и разглядел, что голубая синь – это огромное пространство воды с бегущими по нему волнами. Волны вдруг выросли, зашумели, превращаясь на глазах из синих в соломенные, цвета хлебного поля: “Да это же пшеница". Шум усилился. Его вдруг подхватила хлебная волна, закружила и бросила наземь…