Брайан Херберт - Битва при Коррине [litres]

По данному агентами знаку толпа начала аплодировать и бесноваться от восторга. Вориана все это не слишком взволновало. Сам он никогда не пользовался услугами канцелярии Великого патриарха — поста, который и создан-то был только для достижения личных целей Иблиса Гинджо. В улыбке Файкана Вориан уловил несомненное фамильное сходство с Сереной Батлер, особенно когда она бывала охвачена сильным волнением.

Когда шум немного стих, Файкан положил руку на плечо племянницы.

— Чтобы никто не забывал о том, как сильно мы изменились после всех этих славных, но трагических событий, я отныне не буду носить имя Батлер. Я происхожу из этого великого и достославного семейства, но с сего дня я хочу, чтобы меня помнили и знали по битве при Коррине, событию, увенчавшему все мои устремления и положившему конец мыслящим машинам.

Конечно, подумал Вориан, с трудом скрыв саркастическую улыбку. Только он один все и сделал.

— Отныне, — продолжал Файкан, — пусть люди называют меня Коррино, чтобы все мои потомки не смели забывать об этой великой битве и об этом великом дне.

В противоположность безудержному веселью празднества на следующий день в зале заседаний Парламента обстановка была суровой и строгой. В зал доставили заключенного Абулурда Харконнена. Здесь он должен был предстать перед судом и ответить за свое преступление. Вначале Файкан настаивал, чтобы Абулурда доставили в зал в цепях, но Вориан воспротивился, выказав последнее сочувствие к своему бывшему другу.

— Он несет в душе тяжесть содеянного, а она тяжелее, чем любые кандалы, в которые можем его заковать.

За дверями зала, на улице, бушевала толпа, которой снова нужен был враг. Люди громко поносили и проклинали предателя. Будь у них возможность, они разорвали бы Абулурда на куски. Он всадил нож в спину своим товарищам в самый критический момент битвы при Коррине. За это его не мог простить народ, не могла оправдать история.

В зале представители Лиги и высшие офицеры мрачно смотрели, как Абулурд проходит от двери в середину зала, к сцене. За время долгого пути от Коррина синяки и кровоподтеки зажили, но Абулурд выглядел потерянным и поникшим. Аудитория молчала, но в воздухе висела такая густая ненависть, что ее, казалось, можно было потрогать рукой. Хотя все эти люди знали о предыдущей безупречной службе баши, ничто сейчас не могло остановить тяжкую колесницу правосудия.

Файкан взошел на трибуну, встретившись глазами с обвиняемым офицером — своим родным братом, хотя они и носили уже много лет разные фамилии.

— Абулурд Харконнен, бывший офицер Армии джихада, вы обвиняетесь в государственной измене и в предательстве человечества. Либо в результате злого умысла, либо по недостатку суждения, ваши действия нанесли большой урон нашему флоту — и если взглянуть на вещи более широко, то и всему делу человечества, его высшим интересам. Не хотите ли вы еще больше унизить свою честь и высказать нам причины, побудившие вас к такому поведению и могущие в какой-то степени извинить ваши действия?

Абулурд склонил голову.

— В протоколах допросов ясно отражены мои мотивы. Можете принять их или не принять. Но в любом случае в тот момент не было веских причин для того, чтобы убить два миллиона невинных заложников. Если я должен заплатить за это мое решение, то пусть будет так.

По залу прокатился возмущенный ропот. По мнению присутствующих, никакой самой страшной пытки было недостаточно за такой страшный поступок.

— Наказание за предательство может быть одно, это ясно, — сказал Файкан. — Если вы отказываетесь дать какие-либо иные объяснения этому высокому собранию, то у ассамблеи нет иного выбора, кроме как приговорить вас к смертной казни.

Абулурд опустил голову и не произнес в ответ ни одного слова. В зале наступила мертвая тишина.

— Никто не хочет выступить от имени этого человека? — спросил вице-король, оглядывая зал. Он намеренно не назвал Абулурда братом. — Мне сказать нечего.

Абулурд продолжал упорно смотреть в пол. Он твердо решил не смотреть на лица сидевших в зале. Молчание казалось ему бесконечным.

Наконец, когда вице-король уже поднял руку, готовясь произнести приговор, в первом ряду медленно встал Вориан Атрейдес.

— С большими оговорками я предлагаю не обвинять Абулурда Харконнена в государственной измене, но думаю, что его следует обвинить в трусости и судить именно за это.

Зал протестующе зашумел. Абулурд вскинул голову.