Энлиль - Спящий ветер [СИ]

Каблуки были непрактично высокие, а ноги - длинные и стройные, затянутые в алый лётный комбинезон. Через мертвое тело брезгливо переступили. Возле подкопченного портрета доктора Эрланда задержались, оставив на лице отца-основателя грязно-бурый след. Человек за компьютером ждал выстрела и успел прикрыть обманчиво равнодушные глаза. Вспышка, - в затылок, почти в упор, - и он повалился вперед. Кровь брызнула на клавиатуру и экран. Красная капля осела рядом с мигающим символом сигнала бедствия.

В многих парсеках от планеты Сор'ка, зависший в невесомости военный корабль императорского флота принял сигнал. Забегал капитан, поднялась по тревоге команда. По чистой случайности оказавшийся на борту легионер хмурился и рассылал сигнал дальше, запрашивая подмогу. Именно его полномочия позволили кораблю броситься на помощь Академии без согласования с вышестоящим начальством. "Рыцарь рит Воритма", - обращалась к легионеру команда; в его присутствии почтительно понижали голос. Легионера первым пропустили к трапу. К моменту их прибытия Академия Ки превратилась в руины.

Бар "Адмирал Чесночной Гренки" располагался в переулке между крематорием и крохотным филиалом храма Стины Милосердной. Даже в лучшие свои дни бар не находил широкой популярности, но твердо осознавал свое место в непростой иерархической системе питейных заведений планеты Терминаш. И находилось оно где-то примерно посредине. Бар не опускался до репутации злачного крысятника и поддерживался в вполне пристойной опрятности, но до солидных портовых заведений, которые создавали видимость социальной активности и служили лицом планеты, пусть и весьма помятым, все равно не дотягивал. Благо иноземные гости в большинстве случаев не заходили дальше порта, стремясь побыстрее решить свои дела и убраться с этой сухой, провонявшей дымом, планеты. Постоянными посетителями "Адмирала" оставались местные рабочие, мрачноватые заросшие личности, не отличающиеся тонкостью душевной организации. После тяжелого шестнадцатичасового трудового дня на том или ином перерабатывающем заводе они заходили опустошить стаканчик-другой медовухи, коей особенно гордился бар, и на большее не претендовали.

В просторном зале теснились грубо сколоченные, но мощные столы. Стены, оббитые дешевыми панелями из спрессованных древесных отходов, покрывали живописные росписи авторства самого хозяина бара, отличавшегося весьма специфичным художественным талантом, который с лихвой искупали воображение и энтузиазм. С центральной росписи на посетителей смотрел лихо сдвинувший набекрень фуражку, косоглазый адмирал в окружении пышнотелых, легкомысленных и столь же косоглазых красавиц. Глаза художнику никогда не давались. Но посетителям нравились эти росписи. Они гордились ими, как обычно гордятся достопримечательностями родного болота. Кроме того, после третьего стакана медовухи росписи начинали приобретать глубокий сакральный смысл, а полуодетые красавицы не просто косили, но лукаво подмигивали.

Рина это место тоже вполне устраивало. Впервые он попал сюда три года назад после того, как его катер совершил аварийную посадку на пустыре за резинотехническим заводом. Тогда Рин изрядное количество времени бродил по темным проулкам, натыкаясь на запертые двери ангаров и заводов, пока волей случая не приблудился к порогу "Адмирала". Он не выглядел платежеспособным клиентом, китель давно ушел на тряпки, на щеке запеклась глубокая ссадина, но никого в его виде ничего не смущало. А затем он нахамил вышибале и затеял с ним драку, изрядно попортив центральную роспись. Сражение закончилось сломанной лавкой и тремя разбитыми бокалами, которые хозяин заведения обязал отработать. Так Рин остался в "Адмирале", все равно идти ему было некуда. Вскоре, благодаря ловкости и весьма специфическому природному обаянию, его из посудомойщиков перевели в младшие помощники ассистента повара, а затем и в бармены, после того как его предшественник отравился рыбой из токсичных терминашских прудов.

К его счастью, население Терминаша в целом и посетители "Адмирала" в частности не отличались ни любопытством, ни проницательностью. После тяжелого трудового дня содержимое собственной кружки их интересовало куда больше, чем биография бармена, ее наполняющего. Рина мало о чем расспрашивали, а если такое вдруг случалось, он отшучивался, оставляя любопытствующего удовлетворяться собственными домыслами. На Терминаше, исключительно человеческой, трудовой колонии, редко удавалось встретить инопланетян или пестро выкрашенных скучающих представителей своей же цивилизации, но даже в таких условиях мало кого удивляли длинные белые волосы и красные глаза с горизонтальным столбиком зрачков. Несколько раз мелькали предположения, что, быть может, он жертва радиации, или его матушка согрешила с неким подвидом инопланетян, но все эти слухи носили исключительно сиюминутный, беззлобно пьяный характер, и Рин не обижался. Привыкнув видеть его за барной стойкой, практичные, не разменивающиеся на абстрактные мечтания, посетители вряд ли стали бы относиться к нему хуже, даже если бы у него внезапно выросли тентакли.