Олег Дивов: Второе пришествие землян

Восемь триллионов миль и два миллиарда лет. Никто еще не забирался так далеко. Человеку это не свойственно. Где бы ни был, он должен видеть крышу своего дома. Хотя бы внутренним видением. Возвращаться домой сквозь льды и пустыню. Только так.

– Белое солнце пустыни, – неожиданно для самой себя пробормотала Светлана.

– Но здесь их два, – откликнулся Эрик. – Два белых солнца над пустыней.

– Старое кино, – сказала она. – Что-то вроде вестерна в русском стиле. Человек идет домой, а его все время вынуждают воевать. – Эрик с видимым облегчением кивал в такт ее словам. – Русские астронавты смотрят его перед стартом. Традиция, на удачу. Я ее нарушила.

– Никогда больше так не делайте, – строго сказал Эрик. – Традиции устанавливают связь между прошлым и будущим. Вы невольно ее пресекли. Поэтому мы оторвались от прошлого и улетели в будущее. Как камень из пращи.

Светлана печально засмеялась, но ничего не возразила.

«Дорогой Дневник!

Все случилось буднично, даже скучно. Люстиг уведомил, что за результат не ручается. Я ввела стартовые команды. Ничего не произошло. Даже освещение не мигнуло. Монк пожал плечами, Неб вздохнул со всхлипом, а Чан как сидел уставясь в пустоту, так и продолжал сидеть. Мы молчали, как зрители после дурного спектакля.

Затем немец произнес обычное: “Ach so!..” и стал выбираться из кресла.

“Райнер, – сказал Эрик тусклым голосом. – Вы пытаетесь обмануть квантовую физику. Но этого никому еще не удавалось”.

“Пустое, – ответил тот. – Не физику, а всего лишь механику. От которой только и требуется, что отвесить квантовой физике пинок”.

“О чем вы?” – спросила я.

Люстиг направил на меня свои окуляры.

“Я пытаюсь насытить арпионный привод энергией, – терпеливо пояснил он. – Видите ли, Светла, дабы привести автомобиль в движение на покатом склоне, достаточно стронуть его с места”.

“А достаточно ли покат наш склон?”

“Вполне, – сказал Люстиг. – Но мы имеем дело не с автомобилем, а, допустим, с танком”.

С тем он и ушел. За ним, ни на кого не глядя, утянулся Неб. Эрик продолжал пялиться в пустоту, и это с каждой минутой нравилось мне все меньше.

Ситуацию спас Монк.

“Что мы вообще ждем от ваших опытов, Эрик?” – спросил он.

“Вы все когда-нибудь видели арфу?” – осведомился тот, слегка оживляясь.

“И даже играл, – хмыкнул Монк. – Это была маленькая ирландская арфа-круит, а я был сильно пьян и вел себя, как клоун”.

Я с трудом удержалась, чтобы не брякнуть, что и трезвый он бывает изрядным фигляром.

“Представьте себе пространство в виде громадной арфы с необозримым числом струн”, – продолжал Эрик.

“Теория струн, верно?” – обрадовался Монк.

“Неверно”, – возразил Эрик.

“А как же вспаханное поле?” – напомнила я.

“Струны над вспаханным полем”, – невозмутимо кивнул китаец.

“Струна – это наш трек?” – уточнил Монк.

“Струна – это метафора трека, – сказал Эрик. Мы с Монком переглянулись, но встревать не стали. – Арпионный привод возбуждает одну из таких струн и следует за волной. В нужный момент он соскальзывает со струны. Мы слишком сильно дернули…”

“И струна лопнула?” – спросила я.

“Нет, – туманно изрек Эрик. – Она трепещет до сих пор. Наш трек все еще ждет нас”.

“О!” – с отрадной при иных обстоятельствах слаженностью воскликнули мы с Монком.

Вернувшийся Неб принялся раздавать всем большие желтые пилюли, похожие на шарики из замерзшего масла.

“Что это за дерьмо?” – с недоверием спросил Монк.

“То, что вернет вам ясность ума и крепость духа, – ответил Неб и улыбнулся прежней акульей улыбкой. – А еще разгонит кровь в жилах, чтобы вы не казались снулой рыбой, sawa?”

Пилюля таяла во рту, отдавая испорченным яблоком. От нее плыла голова, а в животе оживал маленький ядерный реактор.

“Ваше снадобье разрешено Всемирной организацией здравоохранения?” – насторожилась я.

“Мы им не скажем!”

“Так что там со струнами, Эрик?” – спросил Монк.

“Наш корабль все еще не потерял свою струну, – сказал тот академическим голосом. – Он завис над нею. Если заставить его двигаться, он в точности повторит весь путь, но в обратном направлении”.

“А как же сингулярность?” – спросила я.

“Мы окажемся в ней вновь. И, если доктор Калошин… тот, из Пасадины… не шутил, вернемся в свое время. Это уже не струна. Это наша нить Ариадны”.