Сергей Дмитренко: Через горизонт

Мои видения с каждым разом становились все более яркими и отчетливыми. И если сначала мои путешествия проходили как бы в легком тумане, то теперь я отчетливо видел каждую мелочь: трещинку на древнем камне, осколки прозрачного желтоватого стекла в окне, какой-то странной формы и цвета мусор, ржавые куски погнутого и изъеденного временем металла. Я стал даже испытывать странное ощущение покоя и комфорта среди этого унылого ландшафта. И сопровождающий меня взгляд уже так не тревожил меня.

Каждый раз сон заканчивался почти в одном и том же месте — я стою в центре старого города среди полуразвалившихся зданий, где-то далеко впереди меня в конце улицы виден выход на большую площадь. Правда, сколько я не пытался подойти к этой площади, кривые улицы уводили меня от нее все дальше и дальше. Странно, что я так стремился разумом туда попасть, тогда как мои ноги, словно повинуясь каким-то чужим командам, несли меня в совершенно противоположном направлении.

В последнее время я уже с привычным нетерпением и совершенно без всякого страха ждал ночного сеанса, но эти странные сны посещали меня не каждый день. Я пробовал экспериментировать: засыпал на голодный желудок, весь день, просидев на одних соках, наедался до отвала, выпивал за день несколько литров вина и хмельной отправлялся в постель, иногда пробовал и снотворное. Но эффект от этих попыток был нулевым — странные сны не подчинялись никакому заметному для меня ритму. И я давно перестал с ними бороться, воспринимая их появление уже почти как должное.

И в этот день, как и во все предыдущие, я быстро приготовил и проглотил завтрак, на ходу оделся и побежал на работу. И хотя в гараже у меня стояла сверкающая новенькая машина (подарок родителей), в это утро я сознательно вышел пораньше, чтобы пойти на работу пешком.

Работа моя, а работал я в небольшом компьютерном центре одной транспортной фирмы, находилась от моего дома в трех кварталах пути. Мои родители были против моей работы, им не нравилось, что я, отпрыск когда-то знатного и славного рода, целый день сижу за столом и нажимаю на кнопки. Отец к моему увлечению компьютерной техникой всегда относился с известной долей снисходительности, хотя и не принимал этого занятия всерьез. Он надеялся, что со временем я остыну и займусь более серьезной работой, а вот мать каждый раз во время нашей очередной встречи неодобрительно поджимала губы, начинала мне выговаривать и надоедать, прося, чтобы я бросил эту работу и занялся чем-нибудь полезным. Правда из всех наших с ней разговоров я так и не понял о чем это таком "полезном" идет речь.

Со временем я научился бороться с этими нудными наставлениями — я хватал мать в охапку, кружил, а потом оставлял ее, раскрасневшуюся и смягченную, в комнате и отправлялся в сад, где до седьмого пота помогал нашему садовнику возиться с ее любимыми розами, чем окончательно завоевывал ее расположение. На следующий приезд все повторялось сначала, но я знал, как любят меня мои старики и давно уже научился терпимо относится к их наставлениям и поучениям, все равно я всегда поступал по-своему, сохраняя при этом видимость почтительного сыновнего послушания.

Я был поздним и неожиданным ребенком в семье, родился тогда, когда все надежды моих родителей обзавестись потомством рухнули. И тут вдруг такое сокровище привалило, ну как же над ним лишний раз не потрястись. Мне это здорово надоедало, я ворчал, вредничал, вырывался, всячески проявляя свою непокорность, но в глубине души я их очень любил, моих стариков, таких дорогих, милых и немного старомодных.

Ну а если разобраться, то работа моя была не хуже других: мне было интересно, все, чем я занимался, быстро и без усилий получалось, а, кроме того, это было место, где я мог пообщаться со своими единомышленниками. Особых контактов я не заводил, да и друзей у меня было совсем немного. В самом Париже остался только Этьен, вечно чем-то лихорадочно увлеченный и погруженный в решение "самых сложных" задач на свете, что впрочем, не мешало ему оставаться моим добрым другом, да еще далеко-далеко, у прозрачных озер среди пламенеющих лесов Висконсина ждала меня дорогая Паола.

О Паола... Золотая моя Паола... как я хотел бы очутиться там возле тебя, почувствовать медовый вкус твоих губ, зарыться лицом в твои душистые волосы, заглянуть в твои бездонные глаза...

Я закрыл глаза и представил себе осенний лес под маленьким американским городком Сатклиффом: яркие листья клена, тусклая бронза дуба и этот удивительно прозрачный воздух, пахнущий чуть горьковатым запахом далекого осеннего костра.