Александр Рыбошлыков - Вокруг Гекубы

– До свидания! – отечески улыбаясь, произнес Дин Крыжовский.

– Капитан! – вдруг отчаянно вскрикнул Стойко Бруч. – Забыли!

– Кого? – взревел командор.

– Попрощаться забыли! С рыболовом. Бедняга, придется ему свою леску укоротить, самая большая глубина в океане – пятнадцать тысяч метров, я лично придумал. Сильно придется укоротить…

– Весьма сомневаюсь, – заметила Ангам Жиа-хп. – Мне кажется, незачем укорачивать снасть, если ловишь в прежних условиях. Ведь он здесь.

Капитан и Стойко Бруч одновременно потянулись к экрану кругового обзора, но всех опередила Лира Офирель. С быстротой молнии она метнулась к экрану. Глаза ее лучились радостью, щеки пылали.

Да, он был здесь. Макинтош свисал прямыми складками, фуражка с неразборчивыми знаками различия по-прежнему была надвинута на лоб, оставляя для обозрения лишь твердо очерченные губы да волевой подбородок, покрытый жесткой двухнедельной щетиной. Рыбалкмейстер стоял у стабилизатора, у самых дюз, удилище остро вздымалось ввысь, а леска уходила вдоль борта «Конан Дойла», вниз, в голубую бесконечность.

И вдруг… Леска напряглась, кончик удилища с мучительной дрожью согнулся.

– Клюет!.. – простонал капитан, и огонь былой страсти зажегся в его глазах.

Неприметное, профессионально-опытное движение кисти, удилище мотнулось вверх и вправо – подсечка! – бамбуковые колена согнулись, заскрипела, разматываясь, спиннинговая катушка.

– Ну же!.. – выдохнул Крыжовский.

Рука, до той поры надежно скрытая в недрах кармана, рванулась и уверенно легла на катушку. Звенящая струной леска пошла наверх.

– Ах! – Лира Офирель упала в обморок.

Третью неделю неуправляемый «Конан Дойл» несся в неизведанных космических просторах. Экипаж намертво прилип к экрану, с волнением ожидая исхода титанической борьбы, развернувшейся на стабилизаторе возле правой дюзы. Леска победно пела. Катушка вращалась столь быстро, что ее нельзя было рассмотреть, лишь прозрачное гекубоподобное облако мерцало на ее месте. Кончик удилища, там, где леска ныряла в первое проводное кольцо, дымился. Стойко Бруч предложил выйти наружу и подвести к ней гелиевое охлаждение, но Крыжовский неожиданно резко осадил его:

– Не мешайся! Он лучше знает, что делать.

Это безличное «Он» показывало всю глубину уважения, которым рыболов пользовался у железного капитана. Сам герой стоял все на том же месте, у выхлопа. За все время он ни разу не переступил с ноги на ногу, губы его не дрогнули, и макинтош не колыхнулся. Только стремительно-плавное движение руки выдавало жизнь, бурлившую в нем. Эмоциям места не было. Волновались за него конандойловцы. Лира находилась в состоянии тлеющей истерики.

«Только бы не сорвалось!» – то была единственная мысль всех обитателей «Конан Дойла». К исходу третьей недели сверхмощный телескоп сообщил, что виден конец лески. Астронавты, все, кто был способен к передвижению, бросились наружу. Оставшаяся в одиночестве Ангам Жиа-хп в отчаянии простирала им вслед корявые ветви. Трое землян столпились на краю стабилизатора и замерли в напряженных позах. И вот показалось грузило и остро отточенный крюк, на котором трепыхалась богатая добыча: наколотые, словно чеки в магазине, густо исписанные листы бумаги.

Вот уже можно прочитать название: «ВОКРУГ ГЕКУБЫ» и эпиграф, принадлежащий величайшему из придворных историографов:

«Создание художественного произведения сродни ловле рыбы: чем крупнее ожидается добыча, тем глубже следует забрасывать крючок. Но многое должен иметь в виду самонадеянный рыболов…»

Все включённые в состав повести стихотворения, за исключением колыбельной на стр. 354, написаны А. Рыбошлыковым.