Дэвид Бартелл - Спелеонавты

— Хорошо, шеф, — сказал он. Уловив в моем голосе напряженность, он отступил.

Мы обогнули Надгортанник, оставив за спиной последние следы голографической и беспроводной Вирдсети, этой «Сети синхронности и взаимодействия», названной в честь какого-то скандинавского мифа. Здесь нас окружили благословенные уединение и спокойствие, сравнимые с отключением акустической системы, изводившей вас статическим шумом на полной громкости. Больше никаких запросов статуса, тонких предупреждений, обновленных транзакций, подтверждений о блокированных сообщениях и прочих электронных пиявок. И никаких запоздалых сообщений от моей беременной Шэрон.

Вот моя личная теория. С людьми что-то произошло, когда были изобретены виртуальные компьютеры. Если не считать базовых станций и небольшого числа сетевых узлов, у них вообще нет «железа». Людям стало легче воспринимать систему как часть себя, когда она ненавязчивая. Это сдвинуло фокус внимания от физического тела. Людей стали больше интересовать дух, разум или общество. Трепотню о соляриях и диетах сменили филантропия в Ангелсети и информационные утечки из Ментосети. Почти болезненная страсть к постоянному обмену информацией стала приемлемым стилем жизни. Вы старомодны, если не мелькаете в голосети, и антисоциальны, если не подключены к ней.

Было в наступившей здесь поразительной информационной тишине нечто такое, что породило у меня чувство, будто мы в любой момент сможем услышать призыв Колин о помощи. Она ведь не мертва, она пока жива.

Начиная от Надгортанника, мы установили фиксированную проводную линию, которая ветвилась по всем наиболее часто посещаемым проходам. Сперва это были провода для освещения, но кислотность случавшихся время от времени газовых выбросов приводила к отказам системы слишком часто. Сложная картина слабых приливных сил Юпитера и других его крупных лун поддерживала огонек термических процессов в ядре Каллисто.

Система глобального позиционирования здесь тоже была бесполезна. Телеметрия скафандров работала, но уловить ее сигналы удавалось только вблизи. Все приходилось носить с собой, и все могло выйти из строя. Во время худших инцидентов у каждого из нас почти одновременно гасли фонари. У нас имелись запасные фонари, но Колин изобрела правило: всегда оставаться на расстоянии вытянутой руки от провода. Тогда его всегда можно отыскать в темноте и выйти из пещеры, следуя вдоль него. Кроме того, мы стали прихватывать с собой химические фонарики.

Освещение отказывало из-за коррозии, особенно из-за того, что резиновые уплотнения были паршивыми. Они делались из искусственной резины, производимой на Марсе из обрезков ногтей и жиров, из сточных вод после стирки. Позднее мы перешли на настоящие резиновые прокладки, хотя те и были дороже.

Я провел перчаткой по проводу, и тот завибрировал. Все линии были кодированными. Их делали из сплетенных нанотрубок, покрытых каким-то пластиком с высоким коэффициентом отражения. Покрытие было ребристым, поэтому если потереть его в неправильном направлении, провод начинал вибрировать. Когда рука двигалась в направлении выхода из пешеры, вибрации не возникало. Через каждые десять метров на проводе располагались выступы — то гладкие, то шершавые. Шершавые отмечали каждые сто метров расстояния, а гладкие — каждые десять. Поэтому даже в полной темноте можно было понять, где находишься, и потихоньку брести к выходу.

Сигналов от Колин или Миллера мы не улавливали. Если бы по проводу шла хоть какая-то телеметрия, то я увидел бы ее у себя на панели, поэтому стало ясно, что поблизости от главной линии их нет.

Моя тень, отбрасываемая фонарем Барта, заплясала на бурой каменной стене, изгибом уходящей вправо. Линия разветвилась в Левом Легком, и мы в довольно хорошем темпе двинулись вдоль Линии 1. Другое ответвление вело коротким путем к сооруженному нами лифту, но он предназначался для спуска оборудования, а не людей. Последний отблеск ламп возле Надгортанника исчез, и теперь пещеру освещали только наши фонари. Узкий проход круто уходил влево, но можно было вести рукой по гладкой стене и шагать хоть как-то распрямившись.

Мы молчали. Колин иногда напевала себе под нос мелодии из старых шоу или болтала, пока не садились батареи в рации. Каллисто стала для нее местом, где она лечила душу. Неудачный брак исковеркал ее — я это знаю, потому что в то время обучал ее в подводных пещерах Флориды, — и ей понадобилось нечто невероятно трудное, чтобы выбросить из головы своего бывшего. Она нашла это здесь.