Андрэ Нортон - Звездные врата. Суд на Янусе. Победа на Янусе

Произведениям Андрэ Нортон, казалось, с самого начала была уготована незавидная судьба книжек, написанных «для фона», для второго ряда. В самом деле, мягкую, улыбчивую, не стремящуюся выделиться на конвенциях фантастов или в «гвоздевых» подборках женщину трудно было поставить в один ряд с Хайнлайном, Полом Андерсоном, Кларком или Джоном Браннером Но годы шли, книжки в твердом и, главным образом, в дешевом бумажном переплетах с именем писательницы продолжали выходить. И в один прекрасный день стало ясно, что по их покупаемости и постоянству читательского интереса Нортон не уступает этим авторам.

И уж совершенно неожиданным стало открытие, что автор, почти не замеченный литературными теоретиками, оказался в постоянном списке имен, на чьих книгах воспитываются все новые поколения читателей, который своим легким, ясным пером определяет действительную ценность фантастики, а по цельности и свежести своего взгляда на то, что хорошо, а что плохо, находится где-то между «Винни-Пухом» и «Робинзоном Крузо». В этом следовало разобраться.

Первыми на эту странность откликнулись издатели. Правда, они предлагали рекламу, а не анализ. Но и теперь, когда авторитет писательницы стоит как никогда высоко, ссылки на ее работы не слишком часто появляются в работах теоретиков. Многое остается неясным, но в главном критики сходятся: Нортон пытается предложить не очень американскую схему повествования, пытается сделать что-то, свойственное скорее для Старого Света. Истоки своих произведений писательница обретает не в логике развития современной коммерческой литературы, а в классике подросткового чтения и в памяти, которую американские переселенцы — всех цветов кожи — привезли с собой на новую родину.

Дело в том, что Нортон, скорее всего, не отдавая себе отчета, попыталась подойти к фантастике — напоминаем, к американской, наиболее индустриализированной, поставленной на поток, — как к жанру, имеющему прямые корни в святочной «чудесной истории». То есть как к жанру, едва ли не в определении которого заявлена особая техника «искренности и удовольствия» от повествования.

Но писательница воспроизводит традицию на новом витке литературы. Здесь и разнообразие тематики, доходящее до редкого в среде писателей-фантастов жанрового «разнобоя» произведений. Здесь и серьезное, вовсе не любительское обращение к истории. Здесь и поиск новых преломлений нашего представления о «магической реальности» повседневного бытия, адаптация его в паранормальные особенности жанра «меч и волшебство», в чем англо-американцы добились невероятных качеств новизны. Здесь и новейшая техника психологического рисунка, вовлекающая читателя в происходящее с яркостью почти кинематографической. Здесь и работа по конструированию инопланетной достоверности, поиск новых героев — Нортон, кажется, была первой, кто всерьез обратился не к герою, а к героине, отражая специфику женского мировосприятия, — постоянное обращение к внечеловеческим признакам своих героев, и к инопланетным партнерам человечества.

Почти каждая статья об этом авторе не обходится без упоминания о любви Нортон к животным, к «братьям нашим по планете и по дому». Но из этого попробуем сделать другой вывод, нежели привычное упоминание о гуманизме и добросердечии писательницы. Ее странность в американской массовой литературе оказалась причастна большей теплоте и доброте, что в начале карьеры заметно выводило ее за рамки обычного, довольно жесткого сюжета. В этой черте ее творчества я могу припомнить только одного предшественника — Доналда Клиффорда Саймака, который в последних главах «Города» нарисовал картину цивилизации разумных псов.

Так вот, не очень обычно для Америки, Нортон десятилетия честно и почти без сбоев, отрабатывала свою схему популярной литературы, свое видение фантастики и собственное понимание того, чем надлежит заниматься писателю ее степени одаренности. А в итоге, рассматривая достижения жанра за последнее десятилетие, приходится признать, что парадигма Нортон становится все более привлекательной для читателей всех возрастов и всех уровней подготовленности.

И все-таки, как бы ни много было замечено черт добротности и одаренности фантастики Нортон, зададимся вопросом: чем, помимо несколько «неамериканского» характера своего творчества, писательница интересна нам сегодня?