Иэн Бэнкс - Последнее слово техники

— Я там провёл несколько недель. Я не докладывал Капризному о своих перемещениях, но он, конечно, всё знает.

— Зачем? Почему тебе захотелось туда съездить?

— Мне хотелось увидеть это место, — сказал Линтер, рывком подавшись вперёд и продолжая комкать салфетку. Потом он положил её на подставку и стиснул ладони. — Это было… так красиво. Так красиво. Если у меня и оставались какие-то сомнения, то они растаяли там.

Он глянул на меня, и его лицо вдруг стало открытым, просветлело и выразило крайнюю сосредоточенность. Он широко развёл руки и вытянул пальцы.

— Это так контрастировало со всем, что…

Он огляделся по сторонам, как бы в бессилии передать глубину своих чувств.

— Этот свет… огни… свет и тень всего этого… Грязь и мерзость. Калеки с распухшими от голода животами. Вся эта немыслимая бедность, из которой рождается такая красота… Простая девчонка из калькуттских трущоб показалась мне немыслимо хрупким цветком, как если бы… я… сперва тебе не верится, что среди нищеты и гор отбросов… и ничто её не запачкало, не запятнало её красоты… это было как чудо, как откровение.

И ведь ты понимаешь, что она будет такой от силы пару лет, что проживёт она всего несколько десятилетий, что она безобразно растолстеет и родит шестерых детей, а потом станет морщинистой старухой… Чувство, и воплощение, и всё это ошеломляет… — Его голос снизился до шёпота, и он взглянул на меня беспомощно, почти уязвлённо. В эту минуту мне следовало бы отпустить самый красноречивый и беспощадно-резкий комментарий из всех. Но именно в ту минуту я не смогла этого сделать.

И я осталась сидеть в молчании, а Линтер продолжал:

— Я не знаю, как это объяснить. Здесь средоточие жизни. Я жив. Если б я умер вчера, то вся моя жизнь стоила бы этих нескольких месяцев, что я провёл тут. Я понимаю, что, оставаясь здесь, иду на риск, но в том-то всё и дело. Я знаю, что могу столкнуться с одиночеством и ужасом. Я даже склонен полагать, что так и случится. Я жду этого. Но — опять-таки — оно того стоит. Одиночество стоит всего остального! Мы ждём, что всё тут будет так, как мы себе придумали. Но эти люди не укладываются в наши схемы. Они творят добро и на каждом шагу смешивают его со злом. И это дарит им смысл жизни. Им интересно жить. Перед ними открываются неизведанные возможности… Эти люди понимают истинный смысл трагедии, Сма. Они не играют её. Они проживают её. А мы — аудитория. Мы сидим и смотрим.

Он сидел, глядя куда-то в сторону, а я не могла отвести от него глаз. Огромный город шумел далеко под нами, солнечный свет уходил из комнаты, когда облака пробегали над нами, и снова возвращался в комнату, а я думала: Ах ты ублюдок, ах ты бедняга, они всё-таки достали тебя.

Вот мы, с нашим сказочным ОКК, нашей превосходящей разумение машиной, способной извести под корень всю их цивилизацию или слетать до Проксимы Центавра и обратно, обернувшись меньше чем за сутки; напичканной технологиями, рядом с которыми их бомбы, испепеляющие города, не более чем шутихи для фейерверка, а их суперкомпьютеры — всё равно что калькуляторы; с кораблём, близким к сублимации [26] В цикле романов о Культуре это слово имеет значение, отличающееся от общепринятого в психоанализе. Бэнкс определяет сублимацию как процесс переноса сознаний индивидов, составляющих ту или иную расу разумных существ, на иной план реальности (возможно, в иную вселенную, квантовомеханически «сцепленную» с нашей) при помощи технических средств. Иными словами, во вселенной Культуры сублимацией называется то, что мы обычно обозначаем понятием «технологическая сингулярность». Этот процесс происходит почти мгновенно, в историческом масштабе, — за несколько дней или недель — и охватывает почти всё население той или иной планеты (примечательное исключение приведено в романе «Взгляд с наветренной стороны», где говорится о том, что раса челгрианцев сублимировалась лишь частично). Его не следует путать с выгрузкой сознания в виртуальную реальность. Сублимация считается в Культуре одним из наиболее распространённых сценариев «конца истории». Однако сама Культура выступает решительным противником сублимации, считая такое решение крайне безответственным по отношению к технически слаборазвитым цивилизациям. в своей всепроникающей мощи и неутолимой жажде познания… Вот мы на этом корабле, среди всех этих модулей, платформ, спутников, катеров, дронов и «жучков», просеивающих планету сквозь самое тонкое из сит, вынюхиваем их самые большие секреты, их самые тайные мысли, подглядываем за их величайшими достижениями, подчиняем себе их цивилизацию так безоговорочно, как не смог ещё ни один захватчик за всю их историю, и глазом при этом не моргнув на все их ничтожные вооружения; исследуем их историю, искусство и культуру стократ тщательней, чем всю их зашедшую в тупик науку, а религии и политику — так, как доктор мог бы изучать симптомы болезни… и несмотря на всё это, на всю нашу мощь, всё наше превосходство в науке, технологии, мышлении и поведении, — передо мной сидит этот несчастный сосунок, пленённый и разоружённый теми, кто понятия не имеет о его существовании; покорённый ими, околдованный ими, совершенно беспомощный. Эту бесчестную победу варвары будут славить в веках.