Генрих Мамоев - Колдун

Оглянувшись на замерших на пороге женщин, я улыбнулся, стараясь не напугать и без того измученных страхом женщин, и сказал:- Анна, принеси холодной воды и чистых полотенец, которых не жалко.Анна всколыхнулась.- Да мне..., ничего не жалко! Я сейчас, я мигом! Она убежала. Таська продолжала смотреть на меня испуганными глазами и я, чтобы немного разрядить сгустившуюся в воздухе напряженность, улыбнулся ей:- Ты успокойся, все будет хорошо. И раздвинь занавески - чем больше света, тем лучше. Таська рванула к занавешенным тканью окнам, едва не срывая легкие занавески. Я вновь посмотрел на спящего мальчика. Были видны бегающие под опущенными веками глазные яблоки. Прошептав короткую молитву, я развязал свой мешок, выкладывая содержимое на стоящий рядом с кроватью стул. Мальчик негромко застонал, но не проснулся. Я вынул из мешка драконову кровь, руту, вербену, смеси ладана, плакун траву и тимьян - пока этого было достаточно. Обернувшись к Таське, я увидел, что она, замерев, стоит у окна, из которого в комнату падал неяркий свет хмурого утра, и негромко сказал:- Мне нужен уксус. Налей в стакан три ложки яблочного уксуса и добавь до трех четвертей воды. Не кипяченной, - заметив, что она готова метнуться, я добавил, - и не шуми, а то топчешься, как медведь. Мои слова подействовали - Таська на цыпочках вылетела из комнаты, едва не сшибив входящую с кувшином и полотенцами Анну. - Ставь сюда, - я указал Анне на свободный от моих трав и смол деревянный табурет и, вынув из мешка пучок церковных свечей, протянул их, - расставь свечи по углам.- Зажечь? - Встревожено спросила Анна.- Нет, - я покачал головой, - не сейчас, я скажу когда. Я взял полотенце, обмакнул один его конец в кувшин с холодной водой и, откинув с ног мальчика одеяло, быстро протер его ступни, негромко приговаривая:- Отступи туда, где сыра вода, отбеги с ноги, Боже помоги! Аминь! Мальчик дернулся, но глаза его по-прежнему были закрыты. Я смочил второй конец полотенца, и осторожно провел им по лбу.- Отступи с лица, отпусти сердца, душу не губи, Боже помоги! Аминь! Рот мальчика чуть приоткрылся, выпуская прозрачную, тягучую слюну. Сильная судорога пробежала по всему телу. Мне стало не по себе - я почувствовал, что немного задыхаюсь и, оглянувшись на замершую в страхе Анну, негромко сказал ей:- Зажги свечи. Начни с того угла, и пока не зажжешь все, рта не раскрывай. Анна бросилась выполнять мое указание, а я, вытащив из мешка ладаницу, открыл ее и, всыпав туда немного карефеды, специальной ладанной смеси, поджег его.

Запах был не самым приятным - шалфей, миндальные косточки и кошачья шерсть, смешанные в нужных пропорциях вызывали желание заткнуть нос, но я уже давно научился не обращать внимания на подобные мелочи. Мальчик был в серьезной опасности, и я боялся, что и этого окажется мало, чтобы избавить его от черного, буквально переполнявшего ребенка негатива. Я не люблю употреблять слова черт или бес, предпочитая заменять их словом негатив - у каждого, как говорится, свои "тараканы". Поднеся ладаницу к лицу мальчика, я махнул ладонью, направляя неприятный дым к его дергающимся ноздрям. Замерев на мгновенье, Даниил вдруг резко выгнулся, едва не выбив ладаницу из моей руки. Я поспешно приложил правую руку ему на лоб и быстро забормотал:- Страхи дневные, страхи ночные, идите на заячьи тропы, на их норы, под их кусты, пусть заяц лисы боится, от страха ему пусть не спится. Лиса пусть волка боится, от страха пусть ей не спится. Волк пусть медведя боится, от страха ему пусть не спится. А дьявол боится Бога. Иди страх от порога раба Божьего Даниила. Во имя отца, и сына, и святого духа. Аминь. Теперь уже не иглы, а словно лезвия ледяных ножей кололи и пальцы рук, и все мое тело. Боль была ужасной, и я несколько раз перекрестился, быстро читая про себя молитву очищения. Не помогало. Я пытался удержать бьющееся в конвульсиях тело мальчика, изо рта которого продолжала вытекать тягучая слюна.

Сзади кто-то вскрикнул, и я понял, что вернулась Таська. Не оборачиваясь, я хрипло приказал:- Выйдите! - Мой голос был словно чужим, и я слышал его как сквозь заложенную в ушах вату. Таська подбежала и, поставив на табурет стакан с разбавленным уксусом, замерла, глядя на ребенка. Я поднял глаза и повторил:- Выйдите из дома! Она исчезла, оставив меня наедине с мальчиком. Кинув в стакан Драконову кровь, я вновь насыпал в ладаницу карефеды. Белый дым от ладаницы поплыл по комнате, наполняя ее тошнотворным запахом. Я отбросил мокрое полотенце, схватил другое и махнул им, нагоняя дым на мальчика. Ребенок закашлял. Глаза, по-прежнему закрытые, бешено метались под прикрывающими их веками, лоб ребенка был усыпан бесчисленными капельками пота, а руки, сжатые в маленькие кулачки, побелели, цветом напоминая только что выпавший снег. - Матерь Божья, защити меня от бесов! - Я чувствовал недетскую силу, с которой сопротивлялось моей руке тело ребенка, но продолжал читать, перейдя на древнеславянский, - Обышедше обыдоша мя и именем Господним сопротивляйся им! Пресвятая Богородица, помоги спасти душу невинную! Я повторял и повторял эту молитву, раз за разом, не обращая внимания на охватившую меня усталость и апатию. Мне было знакомо это состояние - в прошлом году я уже сталкивался с подобным, когда внезапно "заболел" и едва не умер славящийся своим здоровьем и силой местный богатырь Авдей. В тот раз была не порча, а сильный сглаз, но я очень устал, снимая его, а придя домой, рухнул на кровать и лежал, без желаний, без потребностей...