Иар Эльтеррус: Лучшее место на Земле

– Ты тут с ним посиди, чтобы не сбежал, а я пойду бабу Надю приведу.

– Слушай, он чего-то того, по-моему. Может, больной? Или перегрелся?

– У нас если кого за руку на воровстве поймать, тоже сразу и больной, и перегрелся…

– А вон она! Баба Надя! Баба Надя, давай, чаль сюда, нашелся твой халатик! – Это тот, который посветлее и с волосами ежиком.

– Ой, мамочки… всего на пять минут отошла… ну, на десять… Господи… Мальчики, вы где его нашли?!

– Халат?

– Да нет. Этого вот…

– За тем домом, на поребрике сидел.

– Ой, чего будет…

– Чего будет? Ну, постираешь халат, делов-то…

– Ой, мальчики… упустила… уволят…

Быстрые шаги, тень. Разгневанное сопение.

– Что тут происходит?

– Федор Васильич…

– Я спрашиваю, что тут происходит?! Надежда Ивановна, вы что?! Вы отдаете себе отчет?!

– Федор Васильич, так чаю отошла попить… на пять минут всего…

– С вами потом будет отдельный разговор. И на квартальную премию можете не рассчитывать!

Надо поднять голову и посмотреть, кто это – голос знакомый. Определенно, я его слышал раньше. Голову надо поднять, но голова не поднимается. Перед глазами вместо яркого солнечного дня – рой черных траурных мух. В ушах звенит. Все сильнее и сильнее. И дышать трудно. Совсем трудно стало дышать.

– Молодой человек, ну вы даете, право слово. Разве можно в таком состоянии так бегать? Вы что, на тот свет захотели?

Вот это руки! Железные. Одна – за подбородок, вторая – на шею. Задушить решил? А, нет… кажется, нет. В глаза смотрит… зачем-то… что там у меня в глазах?

– Вам плохо? Ну вы и горазды… Плохо?

Нет, блин, хорошо, не видно разве? Смотрит, ждет. Хочет, чтобы ответил? Какой это язык и почему я его знаю? Очень знакомый язык. Вот только сил говорить нет. Что-то, кажется, и дышать сил тоже нет…

– Тахикардия под двести… Так, вы, двое, – быстро сюда носилки. Сейчас поднимем в палату. Лифт работает?

– Вроде утром работал один.

– Хорошо. Сейчас же в палату, и кардиолога срочно. Надежда Ивановна, срочно – это значит прямо сейчас, а не когда он соизволит дообедать. Все, марш-марш!

Только бы не упасть. Как можно упасть, когда сидишь? Да запросто.

– Молодой человек, вы меня понимаете?

Разговор тет-а-тет. Хорошо, надо все равно попробовать вспомнить язык, верно? Говорить удобнее, когда видишь собеседника, но выбирать не приходится. А еще удобнее говорить, когда есть чем дышать.

– Да…

Язык не слушается.

– Хорошо. Не волнуйтесь, сейчас мы вам поможем. Сядьте пока что поудобней, дышите глубже. Лечь не хотите?

Хочу?.. Я сейчас, кажется, и в самом деле лягу, хочу я этого или не хочу. Подхватил, смотри-ка. Да, лежа лучше… только голова, предательница, кружится, и в глазах темно. А вот дышать стало полегче немного…

– Скажите, как вас зовут?

Меня?.. Вот это фокус… как же меня… Господи, конечно же…

– Ит. Биэнн Соградо Ит… но я не помню…

– Ничего, это ничего. Потом все вспомните. Сейчас будет лучше, потерпите немного. Ага, вот они. Ребятки, не трясите лишнего, но быстренько.

Лязг, шум, гулкий коридор, шаги, плавно раскачивающийся мир; солнечные прямоугольники на паркетном полу, под странным углом, и потолок словно наизнанку, снова шаги, почти неразличимые голоса… звяканье, стук стекла о металл, запах – спирт? Похоже… Болезненный укол куда-то в предплечье, шипенье – сжатый воздух?.. Что это?.. Вялость, слабость, силуэты плывут, растекаются, меркнут…

…что…

Кристально-прозрачное.

Теперь все – кристально-прозрачное, я вспомнил.

Меня зовут…

Меня зовут Биэнн Соградо Ит, мне двести тридцать пять лет, я работаю агентом в мобильном подразделении Официальной Службы, локация подразделения – Орин.

Я являюсь представителем двух рас, рауф и людей, у меня совмещенный геном. Практически всю свою жизнь, за исключением самого ее начала, я считал себя в большей степени гермо, нежели человеком, но работал и с одной расой, и с другой.

У меня была постоянная тройственная семья. Двое гермо, мы – и наш муж. Вторая семья являлась браком по договору. У меня был сын.

А здесь я оказался потому…

Потому что…

…что…

Потому что умер Фэб.

В голове – сумятица, полная. Растерянность и сумятица. Первые дни Ит вообще ничего не понимал, и слава богу, что его не трогали. Большую часть дня он лежал в полусне-полуоцепенении и пытался как-то собраться с силами, но мысли разбегались в разные стороны, и, едва начав о чем-то думать, он оказывался один на один с растерянностью и страхом. Снова и снова накатывала, словно волны, боль от страшной потери, которая, как ему казалось, была буквально вчера, а оказывается, прошло больше года, и теперь…