Космический маразм

Тем временем я оказался в холле, и меня уже заносило толпой студентов в прибывший лифт. Я дотянулся до кнопки четырнадцатого этажа, и, прижатый к стенке, почувствовал, как кабина плавно тронулась вверх.

- А у меня в детстве «Цирикс» был, - донёсся до меня обрывок чужого разговора. – Грелся, сцуко, как батарея, и цэпэуайди на нём глючило.

- Что глючило? – переспросил другой голос, принадлежащий девушке, притиснутой ко мне сзади.

- Ну, это команда такая... – неуверенно начал парень, но тут двери раскрылись, и я, не дослушав, выбрался наружу.

Фёдор поджидал меня, сидя на подоконнике, увлечённый чтением толстенной потрёпанной книги, которую при моем появлении быстро захлопнул и убрал в портфель.

- Двадцать четыре минуты, - сказал он, и по губам блуждала его всегдашняя неопределённая улыбка, хотя в интонации чувствовался упрёк.

- Извини, - ответил я. – Не рассчитал малость.

- Бывает, - Фёдор спрыгнул с подоконника и аккуратно извлёк из портфеля тетрадь с лекциями. Он всегда всё делал аккуратно, да и выглядел так же – коротко стриженый, подтянутый, в чёрной отглаженной рубашке. Единственное, что казалось немного неуместным - если не знать Фёдора, конечно – это фрагмент электрической принципиальной схемы, содержащий транзистор, конденсатор и катушку индуктивности, который был нарисован ручкой на штанине его светло-голубых джинсов – впрочем, тоже весьма аккуратно.

- Держи, - он протянул мне тетрадь.

- А ты-то как? – спросил я. - Сдал?

- Пять, - ответил Фёдор, изобразив на лице лёгкое недоумение по поводу моего вопроса.

- А вообще он это... Сильно лютует?

- Тургенев-то? Ну как ты можешь так думать? Добрейший человек. Двоек поставил много, это да.

Я вздохнул:

- Правильно я не пошёл. До пересдачи хоть подготовлюсь. Я учебник начинал читать – вообще ничего общего с билетами.

- А что на лекции не ходил? – поинтересовался Фёдор.

- Да как-то не получалось... То неохота, то лень.

- Странно, - Фёдор пожал плечами и почесал колено. – Такие хорошие лекции. Жаль, что закончились. Теория вероятностей – одна из немногих областей математики, которую легко наблюдать в реальности. Чистый мир платоновский идей.

- А геометрия? – спросил я наобум – так, чтобы разговор поддержать, хотя тема меня не особенно увлекала.

- В рамках школьной программы – да, отчасти. Только где ты видел в природе идеальный треугольник? Неевклидовость или многомерность уже хуже согласуется с повседневным опытом, а уж доказательство теоремы Гаусса-Бонне ты наяву и вовсе вряд ли встретишь.

- А субмартингалы валяются на каждом шагу? – вспомнил я умное слово.

- Ты удивишься, - сказал Фёдор, улыбнувшись чуть шире обычного, - но так оно и есть.

- Ладно, - я махнул рукой, решив-таки прервать беседу. – Когда лекции вернуть?

- Да хоть осенью. Ну, удачи тебе. Мне в учебную часть надо – зачётку закрыть.

- Пока.

Мы пожали друг другу руки, и я направился в туалет, поскольку чувствовал позывы в нижней части живота – должно быть, сказывался утренний кефир.

Заняв место в свободной кабинке, я задумался. До экзамена оставалось полтора дня. Вроде не так мало времени, но я по опыту знал, как тяжело переваривать математическую дребедень, напичканную формулами, кванторами и словечками типа «допустим», «легко видеть», «отсюда следует»... Мне было совсем не легко видеть, почему из одной кракозябры следует другая, поэтому многие места я пропускал, говоря про себя как раз «допустим».

Я и сейчас не знаю, как относиться к учёбе. С одной стороны, те сведения, которыми наполняется голова, несомненно, имеют ценность. С другой стороны, то, что могло бы оказаться на их месте, имеет ценность ничуть не меньшую. А с третьей стороны, жизнь даётся для того, чтобы её проживать, и небольшая порция мучений – неизбежная плата за всё, что в ней есть хорошего и интересного. Впрочем, тогда я ничего этого ещё не понимал.

Я смыл за собой, щёлкнул шпингалетом, толкнул дверь и похолодел. Она не открывалась. Толкнул сильнее, но безрезультатно. Постучал.

- Фёдор! – крикнул я. – Это ты, что ли, прикалываешься?

Ещё сильнее навалился на дверь, но она не поддавалась. Это меня взбесило, и я полез карабкаться наверх. Поцарапав руку и чуть не уронив сумку в унитаз, я выбрался из кабинки и спрыгнул на кафельный пол. Два молодых человека у писсуаров глядели на меня испуганно. «Так-то вот!» - пронеслось в моей голове. - «А то, небось, думали, что я не выберусь...» Я посмотрел на дверь, чтобы понять, что же с ней всё-таки не так. И понял.