Андрей Ливадный - Повторная колонизация

Олег, которому удалось на некоторое время отрешиться от гнетущей реальности, погрузиться в свои мысли, вздрогнул, осознав, что слишком долго не слышит ни рокочущего звука, ни гулких шагов.

Подняв голову, он увидел, что киборг-охранник стоит точно напротив его камеры, заглядывая через вертикальные прутья решетки внутрь.

Олег на мгновение оторопел. В бледно-фиолетовом сумраке угадывались лишь общие контуры землисто-серого худого лица с заострившимися чертами, и в душе Лепетова опять шевельнулся червячок вполне здравого сомнения: разве так должен выглядеть только что сошедший с конвейера человекоподобный робот?

Разум подсказывал, что — нет, а душе, погруженной в собственные проблемы, в первый миг оказалось, по сути, все равно… Ну какое ему дело до данного существа , даже если она и не киборг? Что это меняет? Бежать было некуда, да и незачем, так что…

Мысль Олега опять болезненно споткнулась, когда он понял, что охранница смотрит вовсе не на него, взгляд расширенных глаз был направлен чуть левее.

Лепетов невольно проследил за ним и содрогнулся.

Она, не отрываясь, смотрела на заскорузлый кусок хлеба, что был выдан ему вместе с вонючей баландой!..

Олег так и не стал его есть, чувство голода уже притупилось и не казалось настолько острым, чтобы преодолеть природную брезгливость.

Киборг не произнесла ни слова.

В ее расширенных глазах не было мыслей, в них царила странная пустота, а взгляд…

Нет, ее никто не программировал идти вдоль камер, медленно, отрешенно ведя концом резиновой дубинки по прутьям решеток.

В ее глазах была растерянность… там был страх, непонимание и… голод. Обыкновенный человеческий голод, вот почему этот кажущийся в первые секунды пустым взгляд так тягостно сочетался с ее худыми, заострившимися чертами…

Лепетов вообще перестал что-либо понимать. Если она киборг, то их, наверное, кормят каким-то особым способом, быть может, таблетками или специальными инъекциями? Оболочка живой плоти, надетая на механический эндоостов , все равно должна получать какую-то подпитку, иначе живые ткани просто умрут…

«Вероятно, ее по каким-то причинам забыли или не смогли снабдить нужным количеством протеинов…» — подумалось Олегу, но легче от такой мысли не стало. Ледяное молчание, смутно уловимые черты в призрачном фиолетовом сумраке и этот пронзительный, голодный взгляд трудно было перенести, по крайней мере ему.

Более того, в этот краткий миг он внезапно представил, как идет эта несчастная, абсолютно потерянная, раздираемая лишь ей ведомым сонмом не присущих машине чувств, машинально ведя концом резиновой палки по прутьям решеток, и ему стало совсем неуютно.

Рука Лепетова сама потянулась к черствому куску хлеба. Он не колебался ни секунды, лишь внутри жило напряженное опасение, а вдруг это какой-то подвох?

Он взял хлеб, медленно поднес его к решетке, следя за тем, как ее взгляд неотрывно следует за его рукой, коснулся пальцами холодных шероховатых прутьев, и…

Она одним стремительным движением схватила протянутый ей кусок и отпрянула в темноту тупикового отростка коридора…

Минуту или две он не видел ее. В тупике, подле люка плавала густая, чернильная тьма, но, когда спустя пару минут оттуда вновь прорезался контур ее фигуры, в руках киборга было только оружие.

Она опять остановилась напротив его камеры, но теперь ее взгляд казался более осмысленным, словно он протянул ей не хлеб, а частицу каких-то жизненно важных воспоминаний, кусочек погибшей памяти…

Несколько секунд она смотрела на него, будто силилась что-то вспомнить, а затем едва слышно, запинаясь, прошептала:

— Меня… зовут… Эллен…

Олега словно током ударило. На секунду он даже онемел от изумления, а когда пришел в себя и открыл рот, чтобы ответить, ее уже не было у дверей камеры, только по гулкому покрытию металлического балкона звучали неровные, сбивающиеся с ритма шаги…

За весь остаток бессонной ночи она так больше и не зашла в его тупиковый отрезок коридора.

Стук дубинки о прутья решеток более не возобновлялся.

Разве могли они что-то обсуждать?

Олег хорошо понимал, что — нет. Да он и не собирался бунтовать. В этом бунте он не видел ни смысла, ни перспективы. Зачистка Диона состоится так или иначе, а его личная судьба, как отдельно взятого человека, тут не интересовала никого в принципе.

Как сказал тот однорукий офицер, каждый из них был волен выбирать собственную дорогу в ад — будь то короткий бросок через низенькие перила балкона или попытка выжить внизу…