Дэвид Дрейк: КРИЗИС ИМПЕРИИ

Двенадцать минут.

Бертингас многое связывал с базовым Диском рассеянной информации, проще говоря, с оптико-электронной энциклопедической базой данных Скопления, доступ к которой осуществлялся через стекловолоконные кабели, подсоединенные к сети ГСС. Диск находился в Мейербере - в подвале того самого здания, где сейчас сидел и ждал Бертингас. Бертингас начинал здесь свою карьеру десять лет назад в качестве помощника по записи, на груди его сверкал новенький значок выпускника факультета информационных технологий университета «Органум», расположенного в Главном центре. По сути, Бертингас тогда был писклявым диспетчером ввода-вывода информации. С этой должности он начал, потом сделался координатором сектора реального знания, потом руководителем вектора информации и, наконец, стал директором базового Диска, а уже после занял должность заместителя директора Бюро коммуникаций Скопления. Десять долгих лет, чтобы подняться на сотню этажей в том же здании! Карьера «правдистов» двигалась медленно.

Дзинь!

ПИР всегда так звонил, когда поступало сообщение из Дворца. Двенадцать минут двадцать три секунды. Не слишком для мультифазных мозгов.

– Бертингас слушает.

«Говорит мажордом. Ее превосходительство в семь часов созывает расширенное чрезвычайное совещание своего штаба. Вы успеете?»

Это был голос самого мультимозга, на этот раз без синтезированного оксфордского акцента. Обстановка во Дворце, видимо, накалилась.

– Разумеется, - ответил Бертингас. - Утра или вечера?

«Ум-м, - тик-так, - утра, конечно».

– Спасибо. В обычном месте?

«В Золотом павильоне, разумеется».

– Благодарю. Передайте, пожалуйста, миледи Салли, что как заместитель директора Бюро коммуникаций, почту за честь представлять наше Бюро. Если только, конечно, она не соблаговолит воспользоваться случаем и назначить другую кандидатуру…

«Ум-м. Сообщение принято».

Щелчок.

Проклятье! Совещание начнется через полчаса. Времени вернуться домой и принять душ не оставалось. Придется идти небритым и в несвежей рубашке.

Бертингас все-таки постарался принять бравый вид, даже поплевал на салфетку и протер носки форменных ботинок. На мятый воротник кителя и на разлохматившийся кончик серебряного аксельбанта придется махнуть рукой, а если вдруг кто-то начнет на него таращиться - что ж, придется красиво наклонить голову. Тогда воротничка не будет видно. Такова она, жизнь чиновника…

Бертингас решил воспользоваться трубой электростатического лифта, чтобы подняться на аэроплощадку, и задал пульту управления лифтом нужный режим. Переменный заряд электрополя трубы оказал желаемый эффект - выбил из его одежды несколько граммов пыли. Бертингас вышел из лифта, отмахиваясь руками от крохотного пыльного облачка.

Правительственный блок представлял собой гигантскую пирамиду и был спроектирован по типу знаменитых гробниц Древнего Египта и навевал мысли о Земле. Бертингас часто думал, что правительственный блок - это такая же гробница, только находится в Скоплении Аврора. Так как здание не имело крыши в общепринятом смысле - сто пятидесятый этаж состоял из единственной комнаты, где размещался кабинет Планетарного Администратора и откуда открывался фантастический вид на все четыре стороны света, - то аэрокарам приходилось садиться на узкую площадку, далеко выступающую вперед и расположенную на восточной грани пирамиды на уровне сто двадцать третьего этажа.

Лучи утреннего солнца уже как следует нагрели белый бетон площадки. Бертингас оказался в конце длинной очереди чиновников из нескольких различных департаментов. По-видимому, намечалось крупное совещание, со множеством помощников и секретарей. Бертингас заметил ярко-оранжевые кители департамента общего обслуживания, аквамариновые - водоснабжения, коричневые и красные - энергетики. Его собственный мундир департамента коммуникаций, черный с серыми молниями, само собой разумеется, поглощал больше солнечных лучей, чем отражал. Бертингас ощущал, как струйки пота стекали за шиворот и щекотали бока. Он почти физически чувствовал, как сминается и превращается в тряпку подворотничок кителя.

Служебные машины с гудением взмывали вверх, опускались на аэроплощадку, обдавали всех теплым воздухом из сопел - от чего становилось еще жарче, - загружались пассажирами и устремлялись прочь. Их активность напоминала механический балет, который никак нельзя было поторопить.