Сергей Лукьяненко - Кей Дач (сборник)

– Может быть, – ответил я. – Только разве это что-то меняет? С точки зрения Империи?

– У меня есть пистолет, – сказал мальчик. – Ты позволишь мне уйти? Самому. Без допросов в СИБ.

Я не ответил.

– Я могу тебя вырубить, – сказал Артем. – Честное слово. Только не хочу. Я прошу, отвернись на минуту.

Абори уходили. Я смотрел вслед этой бурой волне, по-своему – чертовски моральной и рассудительной.

Почему так получается, что ни к кому не испытываешь зла?

Даже к псилонцам.

Даже к предателям.

Даже к себе.

Мы – не псилонцы и не абори.

У нас нет таких строгих правил чести. Мы умеем предавать всех, даже самих себя. Но еще мы умеем понимать. Всех, даже совсем-совсем чужих.

Может быть, потому мы и победили в Смутной войне.

– Мне очень вас жаль, – сказал я Артему. – Правда.

– Спасибо. Я верю. Ты отвернись на минуту, я не сразу решусь. Но ты ведь мне не поможешь?

– В этом – нет.

Я отвернулся, посмотрел в сторону штабного бункера. Наверное, уцелевшие соберутся именно там. Хочется верить, что будет кому собираться.

Ждать мне пришлось довольно долго – Артем и впрямь решился не сразу.

Сидеть на ранце от ракетника «Сальери» и впрямь удобно. Он снаружи облит мягкой амортизирующей пластмассой. А земля вокруг все равно фонит сильнее, чем десяток крошечных ракет с ядерными зарядами.

– Вместо переподготовки – госпиталь, – сказал Денис. – Наверняка. И надолго. Только это все мелочи.

Небо пылало тысячами падающих звезд. Сегодня им падать не зря. Я смотрел вверх, мне хотелось увидеть опускающиеся корабли Флота первым. На это были все шансы.

– А Нонова и впрямь героически сражалась? – спросил Огарин.

– Угу. Еще как.

Лагерь, где наши ополченцы ожидали прибытия кораблей-лазаретов, был рядом. Звучный голос Ноновой перекрывал все.

– Никогда бы не подумал, – хмыкнул Денис. – Набей мне трубку.

Я взял из его рук кисет. Искоса глянул на капитана. Повязка вместе с трубкой придавали ему сходство с пиратом из книжки.

– Может быть, глаза спасут? – спросил я.

– Вряд ли. Скорее поставят механику. Ничего, Алексей. Бывает. Не каждую пьесу удается досмотреть до конца. Тораки пришлось куда хуже.

Я кивнул, сообразил, что жесты теперь ни к чему. Сказал:

– Да. Но мне все-таки хотелось бы знать, кто они были – Эн и Артем.

Денис хмыкнул:

– У каждого своя пьеса, Лешка. Иногда удается посмотреть кусочек из чужой – но всегда только кусочек. Помнишь мой рассказ?

– Помню.

– Я одно знаю, школе «Дочерей Кали» теперь конец. Если ты дашь показания под присягой, конечно.

– Дам.

– Вот и еще одна пьеса сыграна. – Денис принял из моих рук набитую трубку. – Такова уж жизнь. Ты пойми, Лешка, ты никогда не узнаешь, кто были Эн и Артем, ты не выяснишь, почему псилонцы пошли в атаку и действительно ли предательство девочки было ненужным. Завтра меня увезут в госпиталь – ты даже пьесу моей жизни до конца не узнаешь. Я вначале буду тебе писать, рассказывать, как видят мир новые глаза, как весело идет служба. Потом помаленьку стану забывать вашу маленькую планету, тебя, ваших нечаянных героев, даже этот бой – почти забуду. И с тобой случится то же самое. Только ты не жалей, Лешка. Никогда не жалей о чужих недосмотренных пьесах. Пиши свою.

– Я не знаю, получится ли.

– Никто не знает. Но обычно – получается. Плохо ли, хорошо ли – другой вопрос.

Тысячи звезд падали с неба, и я знал, что никогда не замечу опускающихся кораблей раньше Огарина. Даже сейчас, когда у него повязка на глазах.

И в остальном он прав, как обычно. И насчет того, что все истории не узнать, даже вкратце. И что я забуду его, он забудет всю нашу планету, и все, все мы забудем Эн Эйко и ее брата. Это – не наша пьеса.

Только пока еще мы сидели рядом, плечом к плечу, под небом, чужим для Огарина и родным для меня, и ждали имперские корабли.

Вот уж кто точно опоздал, даже на закрытие занавеса.