Александр Ярославский - АРГОНАВТЫ ВСЕЛЕННОЙ

— «Смотри, Елена: вот здесь в этой маленькой металлической коробке сосредоточена страшная, неизмеримая сила: стоит нажать вот этот незаметный рычажок и отсюда вытечет один атом освобожденного радия, и этого будет более чем достаточно, чтобы взорвать весь Париж!»

Глаза Горянского заблестели лихорадочном блеском… Он приподнялся в рубашке, сбросив с груди одеяло…

Бледный, красивый и страшный, прижав тесно к себе левой рукой Елену, заговорил, безумно присасываясь поцелуями:

— «Положи свой маленький пальчик сюда… вот так!..» Елена почувствовала упругое сопротивление кнопки и ей почему-то вдруг стало страшно…

— «Хочешь, Елена?.. В твоей власти сейчас жизнь всего Парижа!.. И наша!.. Один нажим этого розового пальчика, детски наивного, такого изящного, который я люблю задумчиво целовать, не спеша… и все полетит ко всем чертям!.. — Париж!.. Правительство!.. Охранка!.. Богатые, бедные — все!..

— Погибнет весь город, все вокруг на пятьдесят верст в окружности… Погибнем и мы…

— Четверть секунды — и мы превратимся в тончайшие продукты распада атомов!.. Мы и не заметим, как перейдем в ничто!..

— Жизнь или смерть? — Хочешь, Елена?»

— «Жизнь!.. С тобой!.. Милый, не надо!..» — в нервическом испуге воскликнула Елена, отдергивая палец от страшной кнопки. — «Люблю!.. С тобою жить хочу! Вдвоем!.. Вместе!.. Не надо… не надо смерти!..» Страстно, безотчетно прижалась она к Горянскому… Их губы соединились мучительно и долго… Смертоносная коробка с грохотом упала на пол. Глаза Елены сладко и безумно запрокинулись в глаза Горянского… Ей чудилось, что она отнимает его у смерти… А ему казалось, что к нему пришла сама жизнь, бившая ключом в ее упругом податливом теле, и обнимает его просто и пьяно… И в объятии упругих тел жизнь и любовь торжествовали над смертью…

Горянский прибыл в Париж более двух месяцев тому назад. Почти все было готово для осуществления его идеи: рабочие, втайне из разных мест собранные на остров, башни радио, сотни машин, — мастерские и приборы, порученные его «altro ego» — его верному другу — Чемберту. В одном из эллингов острова, тщательно укутанные парусиной, скрывались почти законченные мощные формы «Победителя»…

И все же этого было мало: главного, души аппарата — двигателя пока еще недоставало. Горянский был инженером, но он мало походил на этих людей, почти всегда узких и ограниченных, практичных и меркантильных дипломников, выше всего ставящих карьеру и трезвую выгоду сегодняшнего дня, тупых и косных мещан.

— Да, как это ни странно, но инженеры — «творцы Фаустовской культуры», по меткому выражению Шпенглера, — почти всегда мещане. Особенно — заграничные, — эти тупые рутинеры, техники мысли, которые, приделав крантик или подставку к раньше существовавшему прибору, уже считают себя новаторами.

Техника керосиновых примусов, чайников, лампочек, освещающих будуары и уборные, электрических ковров, согревающих ножки дам полусвета и света, техника тысяч деталей буржуазно-мещанской «обстановочки» цивилизованного готтентота, — вот их ближайшие цели…

У них все реально, практично и трезво, все полно вульгарного здравого смысла, все достижимо… Никогда не увлекутся они высокими задачами, никогда не поставят целью невыполнимого…

Бывают конечно, и среди них радостные исключения, которыми только и жива техническая мысль и культура Запада. Но их немного, а основная масса — мещане, до ужаса трезвые и практичные.

Русские инженеры интереснее и безумнее, но их мало и в их распоряжении неизмеримо меньше технических средств и возможностей… Горянский был одним из безумнейших: только невыполнимое, только непреодолимое привлекало его.

Он был истинным поэтом техники, только поэмы его создавались из проволоки и железа.

Он рифмовал безумие в изумительнейших триолетах из стали… Его электрические сонеты, излучавшие молнии, могли смело поспорить с сонетами Петрарки.

…Еще в шестом году, во время баррикад в Москве, ему случайно пришлось столкнуться с остатками работ гениального русского химика и революционера Кибальчича, удушенного царским правительством, которые сохранились в архиве полиции.

…Еще раньше в мозгу Горянского мелькала мысль о возможности окончательной победы над пространством, о реальном преодолении страшных миллионо-верстных промежутков пустоты, отделяющих островки жизни во вселенной, отдельные планеты друг от друга.