Аластер Рейнольдс: Космический Апокалипсис

— Извините?

— Ладно, забудь, — вздохнув, отозвалась Вольева. Еще километр помещений с пониженным атмосферным давлением. Вольева ощутила, что ее вес уменьшился, и поняла, что пролетает мимо двигателей, вынесенных за пределы корпуса корабля и укрепленных там на элегантно изогнутых стояках. Своими широко разинутыми пастями двигатели всасывали ничтожно малые количества межзвездного водорода, а затем подвергали его невообразимым методам физической обработки. Никто, даже Вольева, и притвориться не мог, будто разбирается в этих машинах. Главным было то, что они работают, а также излучают устойчивое теплое сияние из экзотических элементарных частиц. Большая часть этой радиации поглощается защитой мощного корпуса корабля, но кое-что проникает и внутрь. Вот почему лифт здесь заметно повысил скорость. Когда опасность миновала, он вернулся к прежней.

Теперь было пройдено почти две трети пути к цели. Оставшуюся часть Вольева знала лучше, чем кто-нибудь из Других членов команды — Саджаки, Хегази и другие редко спускались так низко без особо важных причин. Да и можно ли было их за это упрекнуть? Ведь чем ниже они спускались, тем ближе оказывались к Капитану. Она была единственной, кого не пугала мысль об этом сближении.

Нет. Она не только не боялась этой области корабля, но даже превратила ее в свое царство. На уровне 612 она нередко выходила, добиралась до Паучника и, выведя его за пределы корпуса, слушала голоса призраков, обитающих в бескрайных просторах космоса меж звезд. Да, это всегда ее соблазняло. Но сейчас у нее была работа — специальное задание, а призраки — всегда к ее услугам, куда они денутся! На пятисотом уровне мимо нее пронеслась артиллерийская батарея. Вольева даже успела вспомнить о связанных с ней проблемах. Ей пришлось побороть искушение выйти наружу и кое-что там поразнюхать. Затем батарея исчезла. Теперь Вольева летела мимо помещения, где находился Тайник — одна из огромных пустот внутри корабля, в которых давление находилось на нуле.

Это помещение было гигантским. Почти в полкилометра длиной. Сейчас там царила темнота, так что Вольевой пришлось восстанавливать по памяти те сорок механизмов, которые там находились. Это было не слишком трудно. Хотя многие вопросы, касавшиеся их происхождения и назначения, так и оставались без ответа, Вольева знала их местонахождение и форму так же хорошо, как слепой знает мебель своей спальни. Даже в лифте она легко представила себе, как протягивает руку и касается гладкой поверхности ближайшего механизма, просто чтобы увериться в его существовании. С тех пор как Вольева вошла в Триумвират, она почти все время отдавала изучению этих машин, но все равно не могла бы сказать, что привыкла к ним. Общаясь с ними, она нервничала, как на первом свидании, понимая, что знает о них только поверхностно, а если копнуть глубже, все может оказаться совсем не так.

Тайник она всегда покидала с чувством облегчения.

На уровне 450 лифт миновал еще одну переборку, отделявшую служебные секции от постепенно сходившего на конус кормового отсека, достигавшего почти километра длины. И снова лифт заметно ускорил движение, пролетая зону радиационной опасности, а затем стал медленно сбрасывать скорость, что говорило о близящейся остановке. Вот он уже вошел во вторую секцию криогенных палуб, коих насчитывалось двести пятьдесят, так что они могли вместить 120 тысяч «спящих», но сейчас там лежал только один. Правда, вряд ли бы кто решился определить состояние Капитана как сон. Теперь лифт еле двигался. Пройдя почти половину криогенных уровней, он остановился и радостным голосом оповестил, что достиг своего места назначения.

— Консьерж пассажирского криогенного спального уровня, — сказал лифт. — Мы готовы удовлетворить вашу потребность в глубоком сне. Благодарю, что вы вспомнили о нас.

Дверь открылась, и Вольева ступила через порог, глядя вниз на сходящиеся стены шахты, обрамляющие бесконечную бездну под ногами. Она проделала путь, равный почти всей длине корабля (или его высоте, так как о нем было легче думать, как о гигантском здании), а шахта, казалось уходила на невообразимую глубину. Корабль был так огромен, так идиотски огромен, что это излишество потрясало ум.

— Да, да. А теперь проваливай.

— Извините?

— Пшел вон!

Этого сделать лифт, конечно, не мог — по крайней мере без реальной причины, только по капризу Вольевой. Ему нечего было делать, как только ждать ее. Будучи единственным бодрствующим человеком, Вольева была и единственной, кто мог пользоваться лифтом.