Вячеслав Назаров - Нарушитель

Дать тревогу…

Он, видимо, все-таки дал бы сигнал тревоги, если бы не приступ долгого, жестокого, изматывающего кашля.

Дышать стало легче. Сознание прояснялось, но голова трещала, словно после глубокого наркоза.

Сколько прошло времени? Андрея отупело смотрел на солнце. Яркий зеленый диск заметно клонился к горизонту, и вокруг него появилось третье кольцо.

Андрею вдруг показалось, что он пробыл без сознания очень долго, может быть, сутки. Сутки… Если сутки — корабль улетел. Его оставили одного. Его бросили. Его бросили в наказание… Один в лабировом аду… Один!

— «Альфа»! «Альфа»! «Альфа»!

Он взлетел, не набирая высоты, рискуя разбиться о пирамидальные пики туда, к далекому и желанному кораблю, напрямую, судорожно выжимая из моторов предельную мощность.

— «Альфа»!

Спокойный и слегка удивленный голос Медведева прозвучал рядом:

— «Прима», я — «Альфа», в чем дело?

Глаза предательски защипало, но теперь не от пота. Кривя губы, Андрей повернул тумблер автопилота. Несколько секунд бессмысленно смотрел на свободную правую руку, потом потихоньку стал натягивать перчатку биоуправления.

— «Прима», я — «Альфа», вы меня слышите?

— «Альфа», я — «Прима», слышу хорошо, была потеря связи, иду в квадрат О-А, аппаратура — отлично, обстановка без изменений, все в порядке…

Ровный тусклый голос жил отдельно, стандартные фразы радиосообщения рождались не в горле, а где-то между губами и микрофоном, но, как ни странно, именно это успокоило Андрея. Натянутые до звона нервы отпускало толчками, заставляя подергиваться руки и ноги. И все четырнадцать «руконог» скафандра время от времени покорно вскидывались.

Все обошлось. Все позади.

Бешеная, неуемная, истерическая радость овладела им. Он бросал машину вверх и вниз, вправо и влево, хохотал, пел какие-то песни, кричал — и, наконец, затих, обессиленный.

Все было, как шесть часов назад — так же висела в воздухе неподвижная тарелка дископлана, и так же бесконечной конвейерной лентой бежал внизу ковер, разрисованный геометрическими головоломками. Солнце садилось за спиной, из-за ребристого окоема пенистыми языками вырывалось зеленое пламя. Впереди уже показалась серебряная дуга облаков. Лабировые ущелья таяли, становились прозрачными, плыли внизу бесплотной дымкой, и только высокие конусы, еще освещенные солнцем, отбрасывали длинные острые тени. Дорожными указателями тянулись они вперед — километровые стрелы, нацеленные в темноту.

А позади…

Андрей оглянулся.

Позади зеленел лес. Тонкие витые стебли, раскачиваясь, ползли из-за горизонта в побуревшее небо, двоились, троились, выбрасывали вихревые сполохи листьев…

Он не сразу сообразил, что это прощальная шутка зеленого солнца.

Прощальная шутка…

Андрей снова закашлялся и виновато улыбнулся, отдышавшись:

— Еще… не совсем… прошло…

Он поискал глазами Нину и не нашел. Амфитеатр зала, час назад полупустой, теперь был набит до отказа. Многим не хватало места, и они стояли в проходах, под выгнутыми металлическими шеями операторских кранов. Голубые зрачки объективов тускло поблескивали со всех сторон, и Андрею снова стало не по себе.

— Вот, собственно, и все. К моменту стыковки я уже окончательно пришел в себя. Автомат поставил дископлан в ангар, а я направился в стерилизатор… В «инкубаторе» меня встретили Кривцов и Свирин. Я боялся, что Кривцов заметит отсутствие аварийного запаса и поэтому сказал Алексею, что мы справимся с «раздеванием» вдвоем. У Кривцова были еще какие-то дела с метеорными пушками, и он сразу ушел. Ну, а Свирин ничего не знал…

— Почему вы скрыли от товарищей свой поступок? Вы боялись последствий?

Это спросил Микаэлян.

— Последствий? В какой-то мере, да. Если бы об этом узнали до вылета, то, во-первых, местность вокруг Белого озера — была бы немедленно стерилизована, и эксперимент…

— А во-вторых?

— А во-вторых… Если бы мне удалось убедить товарищей, нам бы пришлось вместе отвечать за нарушение устава… Я этого не хотел…

Андрей исподлобья взглянул на Медведева, но тот безучастно смотрел куда-то поверх людских голов. Микаэлян сидел красный и мрачный, с хрустом сцепляя и расцепляя на столе короткие толстые пальцы. Штейнкопф, кажется, вообще ничего не слышал — отложив в сторону раковину транзисторного синхропереводчика, он что-то писал, вернее считал — тонкие губы беззвучно шевелились. Джозеф Кларк — тот самый Кларк, который открыл человечеству сверхсветовые скорости — не скрывая восхищения и одобрения, наводил яростный беспорядок в своей уитменовской бороде. Остальные члены президиума Совета старались не глядеть друг на друга, бесцельно перелистывая копии докладной.