Никки Каллен - Арена

— О, Макс… ладно, закажи мне билет.

— Я уже заказал. На сегодня. Мы даже успеем поужинать где-нибудь. И вот, возьми… Макс положил на стол цепочку с крестиком — это был его детский, серебряный, с маленьким бриллиантиком в центре; без распятого Иисуса; Макс не выносил распятого Иисуса; любил, когда он изображался с мечом и в короне; он считал Иисуса кем-то вроде Арагорна — последним королем.

— Зачем?

— Вдруг там дьявол?

— Я же не верю в Бога.

— Но зато я верю; возьми, пожалуйста, мне так будет спокойнее. Будешь думать обо мне, о старом друге, и это растопит все снега на земле…

Снег взял так нежно, будто крестик был живой бабочкой, которая дрожит в пальцах и вот-вот упорхнет; надел и ушел в душ, где гель «Коттаж» с запахом карамели, шампунь «Эльсев» с протеинами жемчуга; потом собирать вещи — самые теплые: полосатые свитера, вельветовые штаны, красивые шерстяные носки из Выборга — с замками и рыцарями; микроскоп, набор колб и реактивов; блок сигарет — вдруг там таких не продают — и книгу потолще, «Приключения Кавалера и Клея» Чабона; вечером они сходили в концертный зал, «автор в зале!», пришлось встать, и Снегу долго аплодировали: композиция крутилась на всех радиостанциях — прилипчивая, как влюбленная девушка; потом поехали в «Красную Мельню» — маленькое кафе в подвальчике в центре города, там обычно тусовались всякие художники и поэты, а рядом была академия живописи; на красных кирпичных стенах развешаны постеры афиш Тулуз-Лотрека; кормили вкусно — они заказали от переживаний кучу всего: свинину с ананасами, крахмальную лапшу, рис с овощами и кальмарами, картошку фри, салат с яблоками и сыром маасдам; а потом Макс отвез Снега на вокзал; и опять пошел дождь; «ну, пока, возвращайся, я приготовлю тазик оливье»; до отправления оставалось две минуты; Снег обнял его, маленького, мокрого, теплого, пахнущего ментоловыми сигаретами и клюквой; «мокрый ежик гуляет по облакам», и сразу пробрался в свое купе — одноместное, бархатное; и лег спать…

Проснулся он оттого, что кто-то пел в коридоре: «Там-татадам-там-там-там, там-тадам-там-там», — саундтрек к «Гарри Поттеру»; почти правильно и негромко, но Снег все равно проснулся; голос оказался очень хорош; жалюзи ночью он не закрыл, и солнечные лучи запутались в ресницах; Снег проснулся ослепленный. «Хорошо, — подумал он, — солнце»; зима была снежной, пасмурной, и он уже забыл, каким бывает солнце — стеклянным, искрящимся; и еще жарким, аж нос вспотел; в коридоре продолжали петь; он выкрутился из одеяла, мягкого, шелковистого, — вагон был дорогой, почти «Восточный экспресс» Агаты Кристи; ужасно то, что он спал в одежде, и теперь все тело болело; встал и выглянул в коридор: пела девочка лет четырнадцати; она была в темных очках.

— Привет, — сказал он, — это из «Гарри Поттера», верно?

— Да, — она смотрела в окно, стоя на цыпочках; из-за своих белокурых пышных коротких волос шапочкой, как у пажа, и белой-белой, как свадебные кружева, кожи, на солнце она казалась совсем прозрачной.

— А почему ты в очках? — спросил Снег.

— Мне операцию делали, на глаза, — ответила она, смутилась, точно слово «операция» было неприличным, как в девятнадцатом веке, интимным и вульгарным, — я еще не могу на сильный свет смотреть. Но я все равно смотрю, греюсь. Вам нравится?

Очки «Дольче энд Габбана», черные, тяжелые, в стразах, казались слишком большими для ее тонкого удлиненного лица — некрасивого, но очень породистого, словно она потомок вымирающего, очень древнего — предки сражались при Креси — французского рода; в ней было что-то от лилии. — Это очки Белинды, моей сестры…

— Ужасные, — сказал он. Девочка засмеялась. — У тебя очень красивый голос; ты учишься в музыкальной школе, на вокале?

— Нет, — она покраснела, кожа была такая нежная, что видно, как кровь поступает в нее, кружится, как в воде. — Я учусь… рисовать… учусь в художественной школе. Я люблю рисовать по стеклу. У вас тоже красивый голос. Такой… темно-синий… но не стекло… бархатный. Я вас не вижу, но вы мне кажетесь прекрасным принцем, таким Эдвардом Калленом.

Снег подумал про «Иоланту» Чайковского и: «хорошо, что не видит, я выгляжу просто ужасно: растрепанный, мятый, небритый…»

— Меня зовут Снег, а тебя?

— Мелисса.

— Чудесное имя, обожаю чай с мелиссой, зеленый.

— Меня все дразнят Травой в школе.

— Ну, извини, я не хотел тебя обидеть.

— Я поняла. А ваше имя что-то значит, как индейское?

— Думаю, оно означает… снег.