Павел Забелин - Монах с гитарой

Затем я ещё некоторое время занимался тем, что вызывал и обратно сворачивал в амулеты питомцев, то поодиночке, то одновременно, при этом старался так выбирать точки материализации, чтобы при появлении мои питомцы не навредили ни себе ни окружающим зарослям.

Уже почти совсем стемнело, когда я в третий раз за этот, никак не проходящий день, полез в нору к отшельнику Даниамину. Отшельник спал. Полчаса ушло на его пробуждение, я использовал традиционные способы. Стол сломался.

Проснувшийся Даниамин, первым делом, Силою данной ему, починил стол, а уже затем обратился ко мне:

— Снова была очередь?! Я же тебе говорил, чтобы ты поторапливался!

Отшельник так и не дождавшись от меня никакой реакции продолжил:

— Ну что? — тон его смягчился, а в глазах заиграли веселые искорки. — Насмотрелся на то, от чего я тебя избавил? Насмотрелся на свою Жадность?

На риторические вопросы остается только пожимать плечами.

— Ну, и как тебе твоя Жадность? — не унимался Даниамин.

— Жадность, как жадность… Можно было бы и побольше уровней накрутить!

— А ты наглец! Может быть тебя еще и от Наглости избавить?!

— Ну, если материализация моей Наглости будет такая же полезная, как и материализация моей Жадности, то на следующих президентских выборах, я проголосую за твою кандидатуру!

Отшельник Даниамин подозрительно разглядывал меня некоторое время, а потом задумчиво произнес мысли вслух:

— Либо рядом с ним сейчас находится его Жадность, либо не все я из него выдавил…

Затем, отвлекшись от своих размышлений, он вновь обратился ко мне, резко сменив тему:

— Необходимо доставить священнику Евлану послание. В нем говорится… Впрочем, неважно, о чем в нем говорится.

— Если оно не имеет никакого отношения к терроризму и незаконному обороту нелегалов, я вполне мог бы с этим справиться!

— Да, поэтому я и обратился к тебе!

Отшельник явно переигрывал. Как будто, наверху, на поляне нетерпеливо толкаются другие желающие доставить послание, и у него есть выбор.

— Вот послание. — он протянул мне скрученный в трубку лист пергамента. — Постарайся выполнить его, как можно быстрее! И поскорее возвращайся назад!

— Время дорого? — подсказал я ему.

— Что? А, да! Время дорого!

Снаружи уже совсем стемнело, и наступила ночь. В тёмном небе, невероятно огромные звезды жили своей жизнью — рождались, ссорились друг с другом и умирали.

Я выбрал место на поляне, где трава была погуще, затем вызвал обоих питомцев расставил их по обе стороны от себя, в караул, и зарывшись в мягкий пушистый бок хомяка, с чувством относительной безопасности, провалился в сказочное царство снов.

Проснувшись утром, я подумал, почему я сплю, если здесь, в игре, вполне можно обходиться и без сна. Но сон, в моём случае, является скорее психологической зависимостью, и первое время, придётся мириться с этой приятной привычкой.

Пока я потягивался, имитируя утреннюю зарядку, в голову упрямо лезли разные мысли о свитке. Я прекратил бесполезную борьбу с самим собой. Никогда не считал себя любопытным, но всё же попытался развернуть свиток и прочитать, что в нем все-таки написано. Через полчаса, безуспешных попыток развернуть свиток, я потерял к нему всякий интерес и согласился, что на самом деле мне совсем безразлично, что там написано.

Когда я выехал на хомяке из леса и трусил рысцой, со скачущей рядом жабой по полям к городу, игроки, деловито снующие по окрестностям, впадали в ступор, а крестьяне бросали работать, снимали шляпы и прижав их к груди, бодро кричали:

— Мы здесь хорошо живем! Налоги исправно платим!

Я весело махал им всем рукой, и улыбался, как Гагарин.

Надо было спешить в город, потому, что через час должен был начаться Турнир бардов, на который я подписался. А передать послание отшельника священнику Евлану, можно будет и на обратном пути.

Возле городских ворот пришлось спешиться и загнать питомцев в амулеты. Я ещё не привык к городским красотам и по городу предпочитал передвигаться пешком, тем более, что я себе обеспечил небольшой запас времени. Ну, и кроме того, нечего пока ещё было светить мои козыри, которые я собирался использовать на турнире, и на которые, очень рассчитывал.

Возле Консерватории сегодня было многолюдно, как возле Оружейного магазина Буша. Будущих участников Турнира, пока не пускали внутрь, и они толпились у входа, разглядывая друг друга с нескрываемым любопытством. Я остановился на противоположной стороне улицы, и с интересом за всем этим наблюдал уже несколько минут. Наконец двери распахнулись, и участники уже было хлынули внутрь, но тут же, снова отпрянули назад. Из дверей Консерватории, создавая вокруг себя "полосу отчуждения", вышла неотразимая Ираида Арчибальдовна. Следом за ней семенили её помощники — три халфлинга в малиновых фраках. Отодвинув толпу от входа, а затем и вовсе выдавив её с крыльца, Ираида Арчибальдовна остановилась на верхней ступеньке, и подняла руку, требуя внимания. Когда шум в толпе постепенно утих, она опустила руку и сказала: