Иван Сергиенко: Дети Божьи (СИ)

Шаг… шаг… шаг…

Я пытался считать шаги, но давно сбился…

Шаг, шаг, шаг. Делаю вдох. Горячий, наполненный мельчайшей пылью воздух врывается в лёгкие. Я не нуждаюсь в нём, как, впрочем, и в воде, и в пище… Но я упорно продолжаю цепляться за то, что осталось от меня прежнего.

Останавливаюсь и прикладываю ладонь к холодной, как лёд, груди. Я хочу услышать сердцебиение, но плоть глуха, и только холод обжигает руку. На грани слышимости раздаётся мелодичный голос.

Выбранный режим терморегуляции необходим для защиты органических структур. Для изменения режима терморегуляции необходима полная реструкция остаточной органики.

Я ощупываю грудь.

Почему оно не бьётся?

Перед моими глазами услужливо всплывает картина прошлого.

Как, как я мог забыть это?

Травмирующие воспоминания были заблокированы по вашему желанию, — услужливо сообщает всё тот же голос.

Моя плоть прочнее стали, но я разрываю её и падаю на колени. Ошмётки моей кожи увядшими листьями падают на песок из ослабевших рук.

Опускаю взгляд. Из развороченной груди торчат рёбра. Проскакивает дурацкая мысль: «Точно, как тогда».

Перепуганное женское лицо, детский плач, вражеские солдаты… Они совсем рядом, они поднимают меня. Нет, меня поднимает только один, ведь я такой маленький и лёгкий. Он несёт меня мимо горящего дома, мимо зеркальной стены, и в ней отражается маленький человечек с искривлённым в гримасе лицом. Боли нет, центры, отвечающие за неё, блокированы. Но глупая плоть об этом не знает. Рот открыт в бесконечном безмолвном крике. А в груди, на том месте, где совсем недавно располагалось живое, горячее сердце, зияет дыра, и через неё виден крохотный кусочек затянутого тучами неба.

Я рычу и поднимаюсь, провожу рукой по груди. Идеальная текстура, ни следа ужасных повреждений, рёбра тоже срослись и укрепились, теперь сломать их так легко не выйдет.

Осторожнее, — говорит голос, в нём слышатся нежность и лёгкий упрёк.

Ненавижу! — ору я в пустоту, голос молчит.

Продолжаю идти. Шаг. Шаг. Шаг.

Ветер вздымает пылевые вихри, и в их кружении я вижу тысячи лиц, слышу тысячи голосов, и все они говорят со мной.

Эхо прошлого. Я останавливаюсь, меня разбирает безудержный смех:

Так вот он, оказывается, каков, загробный мир.

Вы не мертвы, — возражает моим мыслям голос.

Шаг! Шаг! Шаг!

Ветер вздымает песчаный волчок прямо у меня под ногами, и водоворот лиц уносит меня, оглушает гулом голосов и выбрасывает в уютный полумрак провинциального бара.

Я оглядываюсь и привычным, отработанным за долгие годы движением подношу ко рту кружку. Холодное пиво течёт по глотке, а следом отправляется четверть горячей, исходящей паром сосиски.

Радио что-то невнятно бормочет, а сидящие за соседним столиком завсегдатаи оживлённо спорят.

Да о чём ты говоришь, о какой гуманности? Они будут гуманны с тобой? И вообще: кто начал эту войну?

А кто её начал? — спрашиваю я.

Мужчина поворачивается ко мне, хочет что-то сказать, но его лицо оплывает, стекает, как воск свечного огарка.

Я падаю на раскалённый песок. Зачерпываю полную горсть и тонкими струйками пропускаю сквозь пальцы.

Остаточное информационное поле, — подсказывает голос.

Я знаю это, но ничего не говорю, встаю и вновь: шаг, шаг, шаг!

Смотрю в небо. Больше нет озонового слоя, и ультрафиолет свободно льётся на мёртвую планету. Будь у меня настоящие глаза, я бы ослеп. Но я спокойно смотрю на этот ужасающий небесный костёр. И продолжаю идти. Шаг, шаг, шаг!

Мне показалось, что в ближайшем песчаном волчке мелькнуло знакомое лицо.

Безумный пророк, последний из… — я запнулся, не решаясь закончить мысль, — она была такой простой и одновременно страшной.

«Кто начал войну?» — спрашиваете вы. Я же говорю вам: это не важно. Это никогда не было важно. Вы спрашиваете: «Кто победит в войне?» Я же говорю вам: в войне не может быть победителей. Вы осыпали друг друга бомбами, вы ровняли города с землёй, запекая миллионы в пламени водородных взрывов, но вам и этого мало. Вы поджигаете космос и гасите звёзды, вы создаёте новое оружие, куда страшнее всех предыдущих. И я плачу, плачу, ибо демон, которого вы выпустили, сожжёт всю Вселенную».

Так говорил безумный пророк, — произнёс я шёпотом и добавил, — последний настоящий человек.