Ольга Цветкова - Кто-то выжил

– Это какое например? – хмыкнул Марк. – На свалке или пустоши? Мирного зелёного уголка в горах не завезли, знаешь ли.

– Тоже верно. Хотя всё равно не понимаю, чем тебе не угодил город. Ты выглядишь как человек, у которого не было бы проблем там прижиться. На фанатика ты тоже не похож.

– Ошибиться очень легко, особенно, если ничего о человеке не знаешь, – Марк потёр ворот своей выцветшей толстовки, будто ткань обожгла кожу. – Вот ты кажешься мне интеллигентным человеком. Такие днём сидят за компьютером в офисе, а вечером – за книгой. И даже если по какому-то недоразумению попал бы за решётку, то точно не стал бы сбегать, на людей нападать, – он кивнул на винтовку, прислонённую к стене. – Так что не думай, что слишком хорошо разбираешься в людях.

Вебер снова отвернулся к окну. Вообще-то он и правда считал, что неплохо знает людей. По двору Носок тащил замызганное одеяло, край его волочился по земле, чертя тонкую борозду в грязи. Может быть, он тоже был интеллигентным человеком? Архитектором или художником? Сторчался, спился, влез в долги? Потерял близких? Или просто ленивый мудак.

– Я и не разбираюсь, похоже, – в голове Вебера скользнуло воспоминание, отдающее горечью. Отчаянное решение, провал. – Если бы не запретили переход в вирт, ты мог бы получить своё отшельничество навечно и без бомжей. Даже в зелёном уголоке в горах.

– Нет.

Вебер повернулся к Марку, тот не казался злым или недовольным. Такое же спокойное лицо, только губы были сжаты решительно и чуть дергалась левая ноздря. Обычно с такими точно нет толку спорить, но сейчас всё равно делать было нечего. Силы только начинали возвращаться, но он ещё не восстановился настолько, чтобы шагать несколько суток. Так почему бы и нет?

– Значит ты из тех, кто поддерживает запрет? Тогда поздравляю, вы выиграли.

– И снова нет, – лицо Марка немного расслабилось, – Я не хотел бы навязывать свой выбор другим людям.

Вебер помолчал. Странно, он задумался о том, что сделал сам. Мне всегда казалось, что брёвна в глазу не способен видеть никто. Он же на полном серьёзе, всего лишь от одной фразы этого почти незнакомого Марка принялся размышлять о том, имел ли право продвигать свою позицию. Точно ли продолженная жизнь в виртуале – то, что нужно миру. Вернее, то, чего хочет мир, а не только сам Вебер.

– А тебе кажется, “СмертиНет” навязывала? – спросил он вслух.

– Разве терроризм бывает чем-то иным?

– Ну, тут ведь как посмотреть, нет? – Вебер зачарованно следил за перемещениями Носка за окном. Из-за распотрошённого мусорного бака за ним следил другой оборванец. Забавно, за то недолгое время, что Вебер пробыл тут, именно Носок показал себя главным агрессором. Нападал, отбирал… Они вообще напоминали зверушек. Злых, сильных и опасных. – Если бы все в обязательном порядке после смерти переходили в виртуал, тогда твоя правда. Но по факту всё иначе. Выбор оставался всегда. Хочешь, умирай окончательно, хочешь – живи в цифре вечно. А вот навязывают как раз отказ обязательный, просто запрещая второй вариант. Вместо выбора – его отсутствие.

– А в какой момент ты можешь решить, какой сделать выбор? – отозвался Марк. – В восемнадцать или уже в десять? А могут ли такое решать за ребёнка родители? Имеют ли право обрекать его сознание на вечную жизнь одной лишь своей волей?

– Но оцифрованное сознание, это не мумия, не зомби, которого они оставляют жить, чтобы это существо хоть как-то погасило боль потери. Личность в виртуале способна точно так же расти и развиваться.

Марк насмешливо угукнул:

– Какая-то другая личность.

– Точная копия, которая полностью себя осознаёт тем же человеком. Разве этого мало чтобы считаться настоящей?

– Настоящие, это ты, – Вебер ощутил лёгкий тычок меж лопаток, – и я. Мы настоящие, живые. Вон те нелюди во дворе. Они тоже живые.

В этот момент оборванец, карауливший Носка с одеялом, бросился на него сзади. Видимо, у всех у них была такая трусливая тактика – напасть исподтишка. Они плюхнулись в жижу и сцепились в плотный взъерошенный комок.

– А то, о чём говоришь ты, – продолжал Марк, – Просто циферки. Бездушные, это уже не человек.

– А вот тут мы с тобой, значит, не сойдёмся. Человек – это не кусок плоти. Это его разум и только разум. Ну или сознание, как угодно. Вон, там твои человеки, смотри, грызутся. Ты выбрал бы этого Носка вместо погибшего и оцифрованного друга? Или просто чужого человека… Писателя, инженера, хорошего отца семейства? Если рабочему оторвало ногу, становится он от этого меньше человеком? А если две ноги? А если у него не осталось конечностей? Где граница, после которой тела становится слишком мало, чтобы сущность перестала называться человеком?