Роман Корнеев - Перемирие

С превеликим удовольствием.

«Альфа-третий, сообщите, когда вам понадобятся люди на броню». «Конечно, в минус двадцать минут вы будете оповещены».

Это в казарме военная служба может показаться медлительной и скучной. В беготне и переговорах прошло шесть часов. Люди были расставлены по постам, смена легла спать в комнате отдыха. Сержант Сель засел в пультовой.

Расстёгнутый «бэмээр» грудой броневых плит и торчащих орудийных захватов-манипуляторов развалился прямо на полу. Бронешлем лежит там же. Воротник походной куртки расстёгнут, так что наружу показались серебристые пластины экзоскелета. В руке стакан томатного сока. На экранах – пейзаж, транслируемый обзорными камерами. Тишина и благодать, даже неуёмные «черепахи» куда-то пропали.

– Что ты вообще думаешь об этой войне? – ангел вальяжно развалился в кресле, что стояло у входной двери. На прозрачном лице, напротив, царило мрачное выражение.

– Что можно думать о войне? Приказывают – выполняй. На то ты и солдат.

– Но в тебе же нет ненависти к этим людям, что по ту сторону. Более того, ты же терпеть не можешь всех этих «наместников Узурпатора». Почему же ты так безропотно выполняешь чужие приказы?

– Вопросы, вопросы… Я – военный. Мне не положено их задавать. Если армия начнёт рассуждать, это будет анархия. Причём вооружённая современным оружием. К чему такие фокусы приводят, ты знаешь. Дезертировать же я не хочу… не могу, – поправился сержант Сель.

– А то, что вы готовы учинить на этой планете, намного лучше? Война начнётся с обмена термоядерными арсеналами. Ваши ракетные щиты не способны его адекватно отразить. Сколько человек погибнет в первые часы, об этом ты подумал?

– Подумал… но я ничего не решаю. Должны быть люди… которые пусть с этим всем и разбираются. Кухарки, управляющие государством, это мы уже проходили, помнишь?

– А если нет таких людей?

– Тогда мы обречены, – сержант Сель немного помолчал. – Только учти, наши люди будут погибать от их оружия. Что на той стороне – всё равно. Мне этого достаточно чтобы ненавидеть врага всей душой, чтобы яростно с ним сражаться, хоть зубами рвать.

– Ты готов ненавидеть собственное отражение?

– Я готов ненавидеть любого. Сейчас все ещё живы, но погибшие будут. Я это знаю как дважды два – четыре. И потому – зачем все эти пустые рассуждения?

Сержант Сель уже видел мигающий внутри бронешлема красный индикатор. Он неторопливо поднялся, подошёл к распахнутому «бэмээру», замер.

– А теперь, я прошу, уйди. Мне нужно делать своё дело.

Ангел коротко кивнул и исчез.

«Минус восемнадцать минут, Ипсилон-двенадцатый, поднимайте людей».

Твоё дыхание срывается на хрип, ты отхаркиваешь густую горькую слизь, застывшую в горле, мешающую тебе прийти в себя. Последние пятьдесят метров по склону чуть тебя не угробили. Хорошо хоть, удалось вовремя заметить флайер чужаков, а то не лежать бы тебе сейчас, прижавшись к шершавому стволу, не вдыхать густой, дурманящий голову аромат смолы, не скрежетать зубами.

Ты знаешь, что делают с такими, как ты. И только ради свободы ненавидеть того, кого хочешь ненавидеть ты сам, твои мускулы продолжают терпеть невыносимую боль движения. Ради этого ты даже душу свою бессмертную готов положить на алтарь борьбы.

Ради этого ты ползёшь теперь вперёд, грызёшь зубами землю, ты отдаёшься процессу весь, целиком, без остатка. Ты боишься себе признаться в том, что за пределами этого чёрного круга осталась какая-то вселенная. Ты боишься сдаться на полпути.

Сверкающая тень над твоей головой мелькнула меж крон чёрных деревьев, ударила по барабанным перепонкам рокотом гневного сердцебиения, пронеслась и исчезла.

Теперь ты можешь встать. О, конденсатор отфильтровал ещё с полфляги воды. Невыразимая щедрость – два долгих глотка.

Вспомни, куда ты идёшь. Вспомни предательство собственной тени. Восстанови в памяти холёные ладони, вечно-смеющиеся глаза, все эти вечера, что мы проводили вместе. Ты думал, что один такой на этом свете.

Они обманули всех. Обвели вокруг пальца. Но у тебя нет той ненависти к их роду. Пусть всех скопом ненавидят те безумцы, что взрывают бомбы в торговых центрах и на площадях. Тех, кто их науськивал, находят и отправляют той же дорожкой. Подрывают однажды ночью вместе с очередным подпольным заводом. Находят свои же, люди.

Нет, ты не такой. Ты ненавидишь одного-единственного чужака, который был тебе другом. Пусть ему хватило совести не показываться на глаза с той давней поры. Пусть.