Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

– Что это? – спросил Минотавр, возвратившись в собственное тело.

– Уйдем отсюда, – сказал Вергилий и двинулся прочь, уверенный, что подопечный последует вслед за ним. Минотавр, помедлив, поколебавшись – не отбросить ли прочь повиновение и все же разобраться в необычном наваждении, получив информацию непосредственно из рук с нервными пальцами, решил не перепрыгивать события – вдруг наставник на этот раз будет щедрее на разъяснения. И он двинулся за лоцманом, только сейчас, вновь плутая по лабиринту Санаториума, понял, что вряд ли смог отыскать дорогу назад.

Вергилий и Минотавр молчали. Минотавр, ощущая себя словно провел несколько круглосуточных вахт на рудоеде, без перерыва на пищу и сон, прилег в гамак, а наставник опустился рядом с ним на седалище, будто собираясь рассказать подопечному на сон грядущий наставительную историю. Лишь когда оказались в кубрике, Вергилий произнес пересушенным голосом:

– Саломея Нерис – первая крупная неудача Феодоровского процесса.

– Что случилось с ее супругом? – Минотавр сражался с подступающей дремой, понимая, как важно получить хоть каплю информации, которая так его занимала. – И как он вообще оказался в Санаториуме? Разве такие встречи разрешены? – Последний вопрос даже взбодрил его самого, в случае положительного ответа можно было дознаться – кто он, Минотавр, такой, не дожидаясь гипотетического пробуждения памяти, казавшегося ему все менее вероятным. Что, если беспамятство – неотъемлемая черта Феодоровского процесса? Ведь забытье и есть превращенная форма смерти, доступная живым.

– Смелый, но неудачный эксперимент, – сказал Вергилий. – Попытка восстановить полноту Феодоровского процесса, призвав на помощь… близких. Позволение было дано только супругу, хотя он настаивал на присутствии отпрысков, уповая на материнские чувства Саломеи. Курирующие гипостазисы склонялись к расширению эксперимента, но гипостазис Осторожности возобладал. Последующие события подтвердили его правоту… Возвращенные на короткое время обладают способностью изменять окружающее мироздание по своему разумению, ибо у них еще не укрепился индекс реальности… червоточина в Феодоровском процессе, побочный эффект… Именно поэтому вас посылают столь часто на терраформовку Венеры.

– Значит, мы не есть то, чем были. – Даже сейчас, балансируя на лезвии сна и бодрствования, Минотавр вычленил важное, о чем проговорился, а скорее намеренно сообщил Вергилий. – И память – не главное, чем обделяемся на пути к воскрешению.

– Что есть смерть? – сказал Вергилий. – Согласно закону сохранения, ничего не исчезает, ничего не появляется из ничего. Все лишь преображается, меняет облик, перетекает в иные формы бытия. Даже самые примитивные наши предки, вышедшие из экваториальных болот, осознавали это. Вопрос лишь в прояснении формы, которую мы обретаем, пересекая границу жизни. Ответ на него пока не удалось получить. Те, кто возвращается, к сожалению, ничего не могут рассказать. И в этом проблема неполноты воскрешения. Кто-то лишается таланта, кто-то – семьи или чего-то еще… работы, например. Память восстановить можно, но зачем, если возвращенным она причиняет боль? Не всякий в силах ее терпеть.

– Ей восстановили память? – Минотавр приподнялся на локте. – Она вспомнила, кем была?!

– Увы. – Вергилий горестно кивнул головой. – Многие воспоминания – многие печали, как сказал некто давно, не прозревая собственной правоты. Печаль, когда лишаешься способности рисовать, играть на пианино, руководить… но не печальнее, когда лишаешься чувств к тем, кто был дорог, кого любил?

Минотавр схватил Вергилия за хламиду, сдернул с седалища и подтянул к себе:

– Я хочу! Вернуть! Память!

Минотавру снился мучительный сон. Он пытался попасть на Венеру, но какой бы корабль ни выбирал, всегда оказывался на неизвестном ему небесном теле, лишь отдаленно напоминающем его цель. Тело именовалось непривычно – Ио. В нем чудилось известное сгущение «исполняющий обязанности», отчего по необъяснимой сновидческой логике он заключил, будто данный планетоид до поры исполнял обязанности Венеры.

Когда Минотавр открыл глаза и увидел рядом фигуру, то решил, что Вергилий, опасаясь за его состояние, провел это время на седалище, оберегая покой и сон. На обычное поведение наставника это не походило. Но фигурка была и тоньше и мельче, и не столь бесформенна, ее не прикрывала хламида.