Михаил Савеличев - Лабиринт для Минотавра [litres]

Солярис – как предчувствие М-сингулярности. Почему и нет? В конце концов из того, что мне удалось понять за то время, пока нахожусь здесь, оставив все иные дела в Солнечной системе на пару десятков «янусов»? Главное, что я осознал, – никто ничего не понимает в М-сингулярностях. А единственный человек, понимающий в них, находится вне пределов нашей физической реальности.

– Я не понимаю, Брут, – сказал в тот раз Корнелиус, – как может быть такое, что имеется некая физическая теория, проработанная модель, много публикаций, но при этом никто и ничего не может понять в происходящем.

– Добро пожаловать в эпоху сингулярности знаний, комиссар, – почти весело ответил Брут, привычный отвечать на подобные дилетантские вопросы. – Современные люди редко задумываются, каково это – существовать в условиях, когда человечеством накоплены столь чудовищные массивы знаний, что оно лишилось способности его осмыслять, перерабатывать, проводить вторичную, третичную кодировки… Знания – как регулярные рейсы к небесным телам Солнечной системы. – Повинуясь движению пальца Брута, перед ним возникла картинка Земли, опутанная маршрутами рейсовиков к Меркурию, Венере, Марсу, основным планетоидам Пояса астероидов и дальше – за пределы М-сингулярности – к Сатурну, Нептуну, Урану. – Если мы отправляемся на Марс, то за определенный временной отрезок никак не сможем заглянуть еще и на Венеру и тем более слетать к Оберону. Понимаете метафору? Знания, конечно же, кодируются, спрессовываются в обзорные статьи, школьные учебники, популярные издания, но все они лежат, скажем так, в пределах орбиты Луны. Если вы хотите посвятить себя теории сингулярностей или какой-нибудь центральной догме высшей эволюционной генетики, вам придется отправиться на Марс, а то и вовсе – в Облако Оорта без какой-либо гарантии добраться до назначенной точки маршрута. Увы, Корнелиус, но знание человечества окончательно превратилось в набор узких специализаций, где специалисты близких и родственных направлений с трудом понимают язык друг друга. Что говорить о теории М-сингулярностей, которая решает задачу изучения изначального логоса мироздания, начала начал, если угодно – замысла и промысла творца, если таковой существовал. Теория М-сингулярностей – это даже не физика, как многие ошибочно полагают, это – метафизика, это и новая ступень обобщения, и античный термин, относящийся к синкретизму философии, теологии, этики, искусства.

– Закат соляристики, – пробурчал под нос Корнелиус и пояснил громче, поймав заинтересованный взгляд Брута: – Давным-давно была написана книга о некоем космическом объекте – разумном океане на далекой планете. Солярис, так назывался океан, а наука, его изучавшая, – соляристикой. Но поскольку люди совершенно не понимали то, о чем могло мыслить подобное существо, то и наука постепенно пришла в упадок ввиду отсутствия хоть какого-то позитивного выхлопа. Однако, насколько я могу судить, наша наука все же имеет успехи и открытия еще имеют место…

– Стечение благоприятных обстоятельств, – махнул рукой Брут. – Некие направления обладают своего рода научной модой, быть может, из-за многообещающих результатов, которые вот-вот будут получены, но чаще – из-за харизмы ученого и его способности увлечь молодежь, повести за собой, сконцентрировать, так сказать, интеллектуальный кулак в направлении главного научного удара. Червоточин как раз из таких. – Брут помрачнел. – Был.

– Тогда не все потеряно… – начал Корнелиус, но начальник базы покачал головой:

– Он всех забрал с собой на Амальтею, когда его попросили удалиться с Луны. Сингулярность поглотила всех до единого. А вместе с ними и наши знания о сингулярностях. Конечно, мы пытаемся восстановить утраченное, но требуется слишком много времени и мозгов… Кстати, М-сингулярность некоторые так и расшифровывают – сингулярность Минотавра. Вы ведь знаете, кто такой Минотавр?

– Да, конечно. Но это не совсем точное толкование, так?

– М – от фамилии Манеев, – сказал Брут, и на его лице возникло странное выражение. Корнелиус готов был поклясться, что это смесь отвращения, презрения и плюс ко всему стыда. Было бы тактичнее перевести беседу в иные сферы, далекие от тех, где фигурировал этот пока неизвестный комиссару человек, но Корнелиус находился не в том положении, где следовало слыть деликатным. Впрочем, начальник базы это тоже прекрасно понимал, а потому без всякой подачи со стороны комиссара продолжил: